Бабьи тропы
Шрифт:
— Продавай, Степа, дом и все хозяйство… Пойдем на поклонение к святым мощам.
Но долго упирался Степан.
Уговаривал жену:
— Выбрось ты все это из головы… Возьми себя в спокой… Ну, кто не грешен?.. А хозяйство порушим да размотаем — больше грехов наживем.
— Мочи моей нет! — настаивала Петровна. — Не продашь, не пойдешь… руки на себя наложу!
Тенью бледной и пугливой бродила Петровна по дому и по хлевам: вечерами по-прежнему избегала углов темных, в которых мерещился покойный Филат.
И все больше настаивала перед мужем:
— Продавай,
Так и настояла на своем.
Перед пасхой стали распродавать хозяйство. Дом купил Будинский, а скотину и всю домашность мужики разобрали. На Фоминой неделе изготовила Петровна котомки для себя и для мужа, зашила деньжонки в юбку и в ошкур Степановых штанов и два дня ревела, расставаясь с гнездом своим насиженным. По старой сибирской привычке, прицепил Степан котелок к поясу, засунул за голенище нож острый кухонный, и в конце недели тронулись в путь.
Долго шли широким Сибирским трактом, протянувшимся по болотным и бескрайним степям, промеж зазеленевших лесов березовых; долго шли тайгой сосновых и еловых лесов, обходили горы высокие и зубчатые, укутанные в темно-синюю таежную шубу. Когда уставал пятилетний Демушка, поочередно брали его на руки и, обливаясь потом, тащили на руках по нескольку верст. А когда уставали все трое, присаживались на телеги к попутным обозам, что возили товары по тракту, либо нанимали за небольшую плату крестьян-попутчиков, возвращавшихся с базаров и с ярмарок.
Иной раз целыми днями шагали по тракту рядом с партией арестантов-кандальников и, если конвой хороший попадал, всю дорогу беседовали с «несчастненькими». Встречали на тракте и гулеванов-приискателей, по-купечески скачущих на тройке лихой с бубенцами, либо других, таких же гулеванов, но уже пропившихся и идущих босиком на заработки. Много попадалось на тракте бродяг с котелками за поясом и с котомками, шатающихся из одного конца Сибири в другой и жалующихся на житье свое бездомное, горемычное. Много встречали таких же, как и они, богомольцев — молодых и старых, ищущих около святых отцов душевного покоя и божьей правды.
Много на длинном пути городов и деревень миновали. И всюду, куда они приходили, видела Петровна горе, слезы и злобу людскую, гульбу и смертоубийство людей. Всюду слышала Петровна жалобы людей на нужду свою горемычную, на утеснение со стороны богатеев, на произвол царских чиновников. Но не давала Петровна Степану задерживаться в деревнях и в городах. Тошно ей было смотреть на тяжелую жизнь простых людей, и часто уговаривала она Степана даже на ночлег не останавливаться в домах. Уходили на много верст от человеческого жилья, пристраивались на ночь в тайге, близ ручья или речки, разводили костер, кипятили чай и тут же около потухающего костра засыпали.
Глава 2
К ягодной поре добрались Ширяевы до Иркутска. На жительство устроились в деревне близ монастыря, у крестьян, на черной половине.
Хозяин квартиры, только что покончивший с покосами, день-деньской возился молча в амбарушке около дубильных чанов — кожи дубил. Был он хмур, неразговорчив.
Петровна спрашивала ее:
— Чудеса-то бывают, Акулина Ефремовна?
— Бывают, — нетвердо отвечала хозяйка. — Сказывают люди и про чудеса…
— А самим вам приходилось видеть?
— Где там, — махнула рукой хозяйка, — разве господь допустит нас, грешных?! Видят только те, которые удостоены…
Степан нетерпеливо допытывался:
— Может быть, исцеленных видеть приходилось?
Хозяйка вздохнула:
— Нет… не привел господь… и исцеленных не видали мы… Деревня-то наша не из богомольных… И блуду разного много промежду нашими, деревенскими… Может быть, за грехи наши господь и наказывает… И к чудесам не допускает… И исцеленных от нас отворачивает… А монахи сказывают про чудеса-то. Слышим… Монахи часто бывают в деревне… Почитай каждый день…
Напряженно слушая хозяйку и не особенно вдумываясь в ее слова, Петровна с трудом вымолвила:
— А всех подпущают к мощам? К угоднику-то?..
— Где там, — опять махнула рукой хозяйка. — Подпущают-то всех. Только не всех принимает святой угодник.
Словно кипятком обварили Петровну эти слова хозяйки.
В голове мелькнуло: «Вдруг не допустит?»
А вслух она спросила:
— Почему же не всех принимает угодник?
— Потому и не принимает, — затараторила полная и крепкая хозяйка, поправляя на голове платок, — у другого грехов-то три короба… и все незамолимые… Как же такого допустит к себе угодник? Не хочет он зря мытарить человека… Дескать, все едино не замолишь ты своих грехов.
Охваченная страхом Петровна мучилась весь день и все думала, что не подпустит ее угодник к своим мощам, не простит ее черный грех; попусту пропадет ее многотрудный долгий путь и не найдет она покоя на земле.
Под вечер догадливая и ласковая хозяйка приказала старшей дочери — полногрудой, голубоглазой и остроносой Паланьке:
— Сегодня пораньше управляйся с работой… Веди Петровну в монастырь.
Отработалась Паланька на огороде, принарядилась в чистое платье и в белый платочек и спозаранку повела Ширяевых к мощам угодника.
В монастырской ограде присоединились они к толпе богомольцев и вместе с ними пошли осматривать монастырские диковинки.
Остановились неподалеку от старинной церквушки, около могилки, сухой и чистенькой, у которой стояла бадья с желтым песком, охраняемая стариком-монахом.
Полный и бородатый монах-проводник объяснял богомольцам:
— Вот, православные, могилка, в которой похоронен был угодник божий… А в бадье — тот самый песочек, в котором двести лет покоились нетленные мощи святителя в гробу… Песочек сей — целительный… Помогает мужскому полу от вихренных и ветренных болезней, а женщинам от всех двенадцати лихорадок и от бесплодия… Молитесь, православные, и получайте песочек… Многие исцелялись, и вам поможет… Подходите, православные, — приглашал он толпу богомольцев. — Жертвуйте на святую обитель… Запасайтесь песочком целительным.