Бабник
Шрифт:
– Анфиса, а ты где за границей была? – спросил Стас, повернувшись к заметно разозлённой в последние минуты «Анфисе». Видя её раздражение, он максимально радостно улыбнулся.
– Я тебя, кажется, о чём-то спрашивала! – внезапно зло отозвалась попутчица.
– Ну, я слышал, ты с кем-то разговаривала, но ко мне ты не обращалась.
– А догадаться нельзя? – уже откровенно ругалась «Анфиса». «Кажется, больше встреч не будет. На хрен мне такие крысы сплющились», понял Стас…
***
… – Понять женщину очень просто, не надо выдумывать, – во время гаражной пьянки учил жизни ещё совсем молодого Станислава пожилой Александр Николаевич, владелец автомастерской, где Станислав подрабатывал летом во время каникул. – Женщина – это
– Ну, да… А с возрастом, да ещё когда тёщей становится – это вообще полное отсутствие мозга, – дополнял второй механик, Василий Игоревич, обладатель двух высших образований, разочаровавшийся в жизни и людях философ, снисходительный ко всем людским грехам, поскольку ничего другого от людей он не ожидал. – Моя тёща, царствие ей небесное, всех чертей уже, наверное, вконец задолбала, сколько я её возил в своей машине, никак не могла запомнить, что мне нужно пространство между сиденьями для переключения передач, для правого локтя. Жене я купил машину с автоматом, а сам так и ездил на ручке, да и сейчас езжу. Так вот если куда… маму жены… приходилось везти – всегда один и тот же разговор происходил: «Чё ты постоянно эту ручку дёргаешь? Ты можешь её один раз включить и ехать нормально?!». Объясняю ей, что это невозможно. Она: «Да?! А вот у твоей жены это получается! Один раз включает, и едет. Потому что умеет правильно ездить. А ты всё время дёргаешь! Не умеешь ездить нормально? Да хватит уже дёргать эту ручку, раздражаешь!». Объясняешь ей, что у жены автомат, а тут механика, всё бестолку. А сама жена свою мать терпеть не могла. Мне всегда приходилось везде тёщу возить. Ну не бросать же её совсем одну! В такси она категорически ездить отказывалась, всё считала, что её непременно завезут в лес, изнасилуют, ограбят, убьют. Говоришь ей, что никто не будет её насиловать, обижалась: «я что, такая старая и страшная?! Ах, ты ж хамло, сам урод!».
– Но без баб всё равно никак, хоть они и такие, – со смехом констатировал неизбежное захмелевший Александр Николаевич.
– Вот и миримся, любя и всё прощая, со всеми их прибабахами. Ну, за мужиков и бесконечное мужское терпение! – наполнил портвейном стаканы Василий Игоревич и поднял свой над центром замасленного стола.
– Важный тост. Пока остаются мужики, которые вот так могут обсудить – нам не грозит религия, – отозвался Александр Николаевич. – Куда может пойти мужик, если что-то сложное случилось? Домой, к жене. А что он от неё чаще всего слышит? Помнишь, был захват заложников в банке? Уголовники неудачно грабёж провели, да не выбрались вовремя. Так вот там был один, который требовал, чтобы его убили на месте, или отпустили, потому что если он через несколько минут не заберёт жену с работы – она всё равно его просто убьёт. Мол, надо думать, угадывать, и не ходить в банк, который захватят. Так вот он так задрал этих уголовников, что его действительно убили по его просьбе, чтобы его освободить от объяснений, и чтобы она получила компенсацию. Редкий случай, когда баба мужика поддержит. Так вот… Не домой – тогда к друзьям. Друзья всё поймут и поддержат. А если друзей нет – то в церковь, где не осуждают, а принимают и мозги запудривают. Так вот чтобы было поменьше религиозных фанатиков – за мужиков! – опять опустошили стаканы…
***
– О чём догадаться? – уточнил, отрываясь от ярких воспоминаний
– Ой, всё, останови, я выйду! – потребовала «Анфиса».
– Мы стоим, – напомнил Стас. «Анфиса» дёрнулась было открыть дверь, но справа почти впритык стояла другая машины. Открыть дверь и выйти было невозможно.
– Ты это нарочно? Специально сделал?! – вдруг начала истерить «Анфиса». – Чтобы я не могла выйти?!
– Да выходи, если сможешь, – равнодушно отозвался Стас. – Мне даже интересно, сможешь ли ты это сделать, – засмеялся Стас.
– Ещё чего! Вези давай, куда ехали, – внезапно улыбнулась «Анфиса».
– Мы стоим, – напомнил Стас.
– Ну, так и ладно, все же стоят, – опять совершенно ровным голосом отозвалась «Анфиса». Что это был за вираж в настроении – Стас не понял. «Просто учтём, что может на пустом месте взбрыкнуть», сделал себе пометку в сознании. – А за границей я мало где была, – вспомнила вопрос попутчица и тут же сменила тему. – Ездила только в Турцию несколько раз, два раза в Италию, один раз в Египет. Я летать боюсь. Каждый раз такой ужас испытываю, особенно при посадке, поэтому всегда в дрова напиваюсь за время полёта…
***
…Этот жуткий кошмарный сон, давнее воспоминание, события, произошедшие много лет назад, до сих пор не давал Стасу выспаться…
…Ожидание измотало всех. Неопределённость. Неопределённость и ожидание разрешения на вылет в окружении вооружённых людей со злыми страшными бородатыми лицами.
Третий день государственного переворота. Второй день в пыльном, малоприспособленном для большого скопления людей аэровокзале. Столичный аэропорт закрыли для иностранцев сразу же, взлётную полосу перегородили тяжёлыми грузовиками, а всех, подлежащих депортации иностранцев, свозили в этот региональный порт, за 200 километров от столицы.
Здесь были почти все европейцы, которые находились на момент переворота в этой пыльной стране. Привыкшие к комфорту бизнесмены изнемогали от неустроенности. Они капризничали и требовали от страшных, бородатых, молчаливых стражей создания для них нормальных условий за любые деньги. В ответ получали грубые тычки и малопонятное рычание на чужом языке. Редкие туристы были напуганы, кое-как обживали новое пространство, пытались создавать минимальный уют. Через сутки пребывания под стражей, почти в заключении, у большинства дипломатов, изгнанных из своих посольств и консульств, начали проявляться профессиональные навыки военных. Именно сейчас ярче всего было заметно разделение на реальных выпускников дипломатических учебных заведений, и шпионов, прошедших жестокую школу спецназа.
Стас по невероятному стечению обстоятельств оказался в этой перегретой солнцем, пыльной арабо-африканской стране в числе международных наблюдателей на парламентских выборах. Но вместо выборов в день голосования на улицах появились «шахид-мобили», новенькие пикапы «Тойота» и «Ниссан» с пулемётами в кузове. Рядом с пикапами стояли бородатые люди в новой, аж хрустящей форме. Они говорили на разных наречьях арабского языка, но некоторые особенно чернокожие, говорили на чистейшем английском. По протяжному выговору Стас узнал южно-американский акцент, который слышал в Техасе и Луизиане.
– Олаф, ты же шпион, чтоб тебя за ногу! Ну, позвони ты в своё это долбаное европейское ЦРУ, чтобы этого беспредела не было! – возмущённо высказывала Маша русскоязычному Латвийскому дипломату претензию, когда всех белых толчками и пиханиями загоняли в автобусы для доставки в аэропорт от отеля.
– Это американское право, страны-члены НАТО не должны возражать, – сокрушённо отвечал худенький лысеющий мужчина. При СССР он был сотрудником КГБ, после распада Союза – сотрудником Службы безопасности Латвии, а с начала двухтысячных годов стал сотрудником МИДа, атташе по экономическим вопросам в нескольких странах бывшего Союза и Европы. Олаф был знаком со Стасом со времени работы в России. Судьба и совместный криминальный бизнес сводили их и после отбытия Олафа из России в Голландию, а в этой поездке Олаф оказался почти случайно, как «наблюдатель за наблюдателями», имея задачу на дискредитацию российских представителей. Когда выборы отменились из-за переворота, Олаф первый выдохнул с облегчением и по старому знакомству, почти по дружбе, всё рассказал Стасу.