Бабник
Шрифт:
— Ненавижу его, — я посасывала свой напиток, сильно сжимая зубами соломинку.
— Эй, — Остин изогнула бровь и усмехнулась. — Ты уже раз десять это сказала, один раз по пути сюда, дважды на входе и каждый раз, как делаешь глоток. Почти уверена, что выучила это наизусть.
— Почему мы дружим? — удивилась я вслух.
— Ты застряла со мной со второго класса. Я не изменилась, хотя и была настолько занята все эти дни, что едва могу здраво мыслить. — Она надула красные губки, закрутила волосы в низкий пучок и затем опустила плечи. — Думаю, я реально могу решить
— Тебя выгнали из скаутов, — заметила я. — И в последний раз, когда отключили электричество, ты спрашивала, знаю ли я, как зажечь спички.
— Я всего лишь хотела убедиться, что все делаю правильно! — защищаясь, воскликнула она, и ее бледная кожа покраснела.
Я издала смешок.
— Потому что ты боишься огня, признай это.
Она пожала плечами.
— Это больше чувство самосохранения, по типу «О, эта хрень горячая. Давай не спалим дом или хотя бы палец». Такое случается, знаешь ли, например, с петардами.
— Ладно, мой маленький боящийся огня друг. — Я нежно погладила ее руку.
Она нахмурилась.
— Как сильно ты его снова ненавидишь?
— Настолько. — Я широко развела руки, чуть не толкнув официантку, попытавшуюся проскользнуть мимо нас. Мы находились в баре, заливая свои печали. Единственной причиной, по которой я здесь, было обещание Остин купить мне две выпивки. К тому же ее родители богаты, поэтому я не чувствовала сильной вины, соглашаясь.
Она все еще жила дома.
Разумеется, если бы у моих родителей было три бассейна, сауна и теннисный корт, я бы попросила хоть похоронить себя в их доме.
Но нет. Вместо этого у меня были мамины макароны и комната с оживавшими по ночам игрушками. Чур меня!
Когда я была маленькой, то верила, что мой плюшевый мишка живой, и спустя все эти годы я все еще нахожу его в разных местах по всему дому, хотя и уверена, что папа переставляет его, чтобы напугать меня, сволочь.
Я широко зевнула.
— Ненависть к людям утомительна.
Остин бросила на меня смеющийся взгляд, а затем резко покраснела.
— Что? Почему ты краснеешь? Кого ты увидела? — я оглядела тускло освещенный бар, жадно ища причину ее реакции, но все, что смогла разглядеть, это уставших мужчин в плохо сидящих на них костюмах и несколько девочек со слишком яркой помадой и юбками, едва прикрывающими задницу.
Остин снова бросила удивленный взгляд прямо за меня.
— Что? — я повернулась, но она схватила меня за платье и удержала на месте.
— Если ты меня любишь как друга, ты сейчас не будешь оборачиваться.
— Почему? — медленно спросила я.
— Потому что самый сладкий и сексуальный мужчина во всем мире смотрит в нашу сторону. И если ты посмотришь, то он узнает, что я говорю о нем. Быстро, помада на зубах? Макияж не стерся? Говори прямо, сестренка, потому что я пошла.
Остин всегда выглядела идеально, даже когда была уставшей после попыток получить степень магистра менее чем за два года.
Ее темные каштановые волосы завились и спутались, но все равно выглядели прекрасно, а голубые глаза выделялись на лице, словно огромные сверкающие бриллианты.
— Ты выглядишь ужасно, уродливо. Как ты вообще вышла из дома сегодня утром?
— Спасибо. —
Наконец-то я обернулась, решив, что теперь уже можно, но было слишком темно, чтобы разглядеть парня, с которым она разговаривала. И потом, она довольно высокая, и ее тело заслоняло обзор.
— Подвинься, сучка, — прошипела я себе под нос.
— Так, так, так. Выпиваешь в одиночестве, как я погляжу, — произнес рядом знакомый голос.
Я закрыла глаза и мысленно прогнала черта. Ведь так это работает, верно? Мне нужен чеснок.
Вместо этого я потянулась за солью перед собой и слегка тряхнула ей в сторону Лукаса.
Когда я открыла глаза, он смотрел на соль на своих штанах с веселой усмешкой.
— Думаю, это работает только для вампиров. Или ведьм?
— А я думала, соль работает против всех созданий Сатаны и даже на самого этого маленького красного человечка. Ошибочка вышла. — Я широко улыбнулась и сделала большой глоток водки с колой. — И я не пью в одиночестве. Остин нашла, по ее словам, самого сексуального мужчину, поэтому она только что начала преследование. Надеюсь, она не получит еще один судебный запрет.
Он нахмурился.
— Ты все еще болтаешься с ней?
Не секрет, что он никогда не одобрял мою дружбу с девушкой, которая столкнула меня с турника в первом классе. У меня есть шрамы в доказательство.
— Да, Торн, — кивнула я. — Потому что так поступают друзья, когда они не обманывают и не разрушают твою жизнь, предавая доверие. Они остаются верными друзьями на всю жизнь, и все такое. Да у нас накопилось около пятнадцати браслетов дружбы за среднюю школу.
— О, я знаю. — Он стащил мою выпивку и заглотил ее как пещерный человек. — Я тот, кто заткнул их всех, когда ты сломала запястье, и оно раздулось до размеров маленького кита.
— Эй! — Я выхватила свой напиток и обнаружила, что стакан пуст. Видите? Он самый настоящий монстр! — Это не моя вина, я упала с крыши!
— Это полностью твоя вина! — Он повысил голос. — Ты ждала там, чтобы облить меня водой!
— Потому что ты назвал меня тупицей!
— Ты провалила математику, чтобы поболтать с защитником команды!
Мы оказались нос к носу.
Не знаю, как это произошло. Когда злость между нами переросла в нечто другое.
Но это случилось.
И я не придумала ничего изящнее, как отшатнуться назад, словно он был слишком горячим, и я обожглась о его идеально вылепленную грудь.
Он закатил глаза и подозвал бармена.
— Остынь, я не пристаю к детям.
— Прости, — я толкнула его в плечо, — ты только что назвал меня ребенком?
Он быстро оглядел меня сверху донизу так, словно я не была в очень обтягивающем фиолетовом платье, благодаря которому моя грудь выглядела прелестно.
— Тебе двадцать два. Едва ли взрослая.
В этот момент было столько по-детски глупых вещей, которые я хотела сказать или сделать. Большая часть из них касалась острых предметов или, может быть, очень, очень большой машины, которую я бы украла и переехала бы его. Вместо этого я выбрала более глупый вариант, зная, что это заставит Лукаса отвалить от меня. Я оголила грудь и тихо прошептала.