Бабочка на ладони
Шрифт:
С другой стороны… Себастьян ездит на велосипеде и работает учителем физкультуры. Чужие дети его окружают. С Розой-то он встречается, но всегда у нее. Вообще о Себастьяне мало что известно, наверное, ему нечем похвастаться. И домой он никогда никого не приглашает. Почему? Как-то не спрашивали, не хочется лезть в чужую жизнь в грязных сапогах.
Вот Роману хорошо — творческая личность. Правда, какая-то не очень популярная. Уже столько лет прошло, а он все никак не прославится. Зато Роман занимается любимым делом. На замечательном чердаке с неприкрытыми стропилами и видом на городские крыши.
Ну прямо Тулуз-Лотрек.
Только без его болезней.
Хотя
Нет, больше всех повезло, наверное, Бубе. Уже почти четыре года, как умерла ее старая тетка Габриэля и, похоже, оставила ей состояние. Ведь Буба не работает, и деньги ее не заботят. Делает что хочет, и молоденькая такая.
Только Бубу все жалеют. Мало того, что у нее никогда не было настоящего семейного очага, так после смерти тетки она еще и осталась одна как перст.
Зато у нее целая жизнь впереди. Она ведь моложе всех.
Значит, Петр, Бася, Буба, Кшиштоф, Роман, Роза, Себастьян и временно отсутствующая Юлия. Они друзья.
Главное, они все друг о друге знают.
Вот Бася знает, что Роза очень педантична. Это многое объясняет. Ведь даже ее гигиеническая связь с Себастьяном поставлена на регулярную основу. Петр знает, что Себастьян не любит говорить о себе. И ничего удивительного. Что интересного можно рассказать об очередной сорокапятиминутке в компании недорослей? Юлия была в курсе, что Бася влюблена в Петра, задолго до того, как сам Петр осознал, что любит Басю. Когда Бася потеряла невинность, Юлия узнала об этом первая. Буба знает, каким одеколоном пользуется Роман (хоть и редко). Точнее, это лосьон после бритья, но очень дорогой. И магическое знание тут ни при чем, просто лосьон ему подарила на именины сама Буба года полтора назад. И как-то он его скупо тратит. Когда они в последний раз были у Романа в гостях, в ванной оставалось еще целых полфлакона.
Себастьян знает, что Кшиштоф пьет только «Пильзнер», а к «Живецкому» пиву и не прикоснется, непонятно почему. Все знают, что Кшиштоф учился в Германии, но вернулся, так и не защитив дипломную работу, потому что… да уж не просто так.
А вот Кшиштоф знает, что Петр все время ищет работу. Да, он прекрасный фотограф, ну и что? Все равно Петр за год зарабатывает столько, сколько Кшиштоф за месяц. Ну может, чуть больше.
Роза знает, что роман Юлии закончился трагически. Бася знает, что роман Юлии закончился лучше не бывает, ведь она порвала с этим пижоном, который ей, Басе, никогда не нравился. Бася знает, что Роза все глаза проплакала на фильме «Реальная любовь» с Хью Грантом.
Интересно только, с какой стати, ведь это комедия!
Ну вот и Петр выходит. Прерывать работу в середине дня ему не очень на руку, у него еще масса необработанных фото, но ксендз Енджей просил, чтобы вся компания зашла к нему в третьем часу. Ничего не поделаешь, закинет сейчас снимки в редакцию — и к священнику.
Петр выходит тихо-тихо, а то соседка напротив, стоит ей услышать шум на лестнице, не упустит случая и обязательно приоткроет дверь.
— Пан Петрусь, это вы? — спросит соседка, моментально приведя Петра в ярость. — Как там дела?
Розовое или голубое трико обтягивает тело, складки жира как на ладони — тьфу, гадость, — разве можно так одеваться в ее возрасте? «Там» — это где? У Петра в семье? В городе? В мире? Что за вопрос!
— Добрый день, — всякий раз отвечает Петр самым вежливым тоном. — Спасибо, хорошо.
И сбегает вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.
— Пан Петрусь! — Иногда Розовое Трико распахивает дверь, когда Петр еще на площадке. — Будьте так любезны…
Петр любезен. Сам виноват, чего медлил?
Масло. Или овощи и зелень. Или апельсиновый сок (только из красных апельсинов). Или грейпфрутовый (из красных). Или двести граммов сыра (порезать). Двести пятьдесят граммов ветчинной колбасы (порезать). Чуточку сухой краковской колбасы, только перед тем, как порезать (потоньше), пусть снимут эту мерзкую искусственную кишку!
Зелень лучше не в наборе, а каждую по отдельности. Лук-порей (если попадется красивый, возьмите два), сельдерей, две-три петрушки. Немного квашеной капусты, только не очень кислой. А морковку пусть положат среднюю, не очень большую и не очень маленькую.
Запишите, сколько я вам должна, в субботу-воскресенье придет дочка и мы рассчитаемся.
Пожалуйста, пожалуйста, соседям надо помогать.
Даже если он вышел выбросить мусор, без носков, без куртки, в ноябре:
— Пан Петрусь, вы так любезны… Вас не затруднит купить лекарство по рецепту?
— Что вы, конечно, не затруднит.
И Петр возвращается к себе, напяливает куртку, натягивает носки и ботинки и вместо трех минут на поход к мусорному баку выбрасывает из жизни полчаса.
Только Бубе удается ускользнуть от всевидящего ока Розового Трико. Порой, правда, трико голубое.
Петр никогда не видел, чтобы на соседке было что-то другое.
Сегодня проскочил. Петр был уже этажом ниже, когда соседкина дверь заскрипела.
Повезло.
Я боялась, они опять будут два часа лить жидкость в вену. Капельницу в больнице я хорошо запомнила еще с давних времен — вдруг ужасно захотелось писать, а мне не пошевелиться. В конце концов я решила пойти в туалет вместе с капельницей. Мне никто не сказал, что можно повернуть краник — и лекарство перестанет течь, а то просто вызвать медсестру звонком и попросить выдернуть иглу. Держа прозрачный пластиковый мешочек над головой, я прошмыгнула в туалет, а там положила его на пол. Кровь из вены потекла по трубке обратно, и прозрачная жидкость окрасилась. Я перепугалась, что вся кровь из меня вытечет, и с мешочком в руках помчалась на пост. Медсестра долго смеялась, а потом объяснила, что, во-первых, от потери пары капель крови еще никто не умирал, а во-вторых, если захочется в туалет, надо позвонить.
На сей раз дело ограничилось уколом — разумеется, болезненным. Мне стало плохо, я чувствовала, как лекарство, которое мне впрыснули, расходится по всему телу. Если б могла, крикнула бы «НЕТ!» этому уколу, но речь шла о моей жизни, и оставалось только терпеть.
Вот ведь незадача — сегодня надо идти к ксендзу Енджею! Но ведь они так редко у него собираются, так что, откровенно говоря…
Хорошо еще, он не пытается вернуть заблудших овец в лоно церкви! Все-таки они взрослые люди. И вообще ксендз Енджей — дядя Баси. Даже смешно: ксендз — и чей-то дядюшка! Уж кого-кого, а священников точно следовало бы находить в капусте. Когда Бася призналась, что Енджей — брат ее мамы, ей не поверили. Ведь ксендз — не сын, не брат, не дядя и не племянник, а священнослужитель! Но тогда они были маленькие и во многое не верили. Бася, например, не верила, что ее родители занимаются этим самым. Правду сказать, она до сих пор в это не верит.