Бабочки зависти
Шрифт:
«Разве не могла она отказаться уехать с родителями и остаться в нашем городе? – твердила я про себя. – Мы уже взрослые, школу закончили и можем сами решать свою судьбу! Но она предпочла уехать от меня!»
Конечно, я знала, что Аня подала документы в питерский колледж, но из-за своего эгоизма особо не расспрашивала, почему именно туда. Решила про себя, что легче поступить, чем в московский, и была уверена, что после трех лет обучения подруга вернется в наш город, ведь ее родители жили здесь. Но все оказалось совсем не так.
Больше всего меня огорчало то, что Анечка молчала о планах семьи. И как можно было смотреть мне в глаза, общаться со мной, зная, что наша разлука неизбежна? Мне казалось, что это и есть самая настоящая подлость.
Расстроенная, с трудом сдерживая
– А что ты хочешь, дружище? Деваха она кровь с молоком, тело литое, не то что моя жена-квашня. Тронешь и колышется. – И он громко захохотал. – Что ж, я упускать такой шанс буду? Что?.. Нет-нет, не офисный работник… Она две недели назад уборщицей к нам устроилась… ну я и… ага, в подсобке вчера…
И он снова довольно захохотал. Меня передернуло от отвращения. Я выглянула из-за куста и окинула отца презрительным взглядом с ног до головы. Ему было всего сорок два года, но выглядел он намного старше. Одутловатое лицо землистого цвета, мешки под глазами, лысеющая голова, большой пивной живот – вот вам портрет современного Казановы. Заметив меня, он начал краснеть и мгновенно закончил разговор. Зовут моего отца Иннокентий Федорович, и я с детства терпеть не могла это имя, и когда злилась на него, про себя называла «Кеша».
– Катерина, ты откуда? – задал он глупый, на мой взгляд, вопрос. – Домой идешь?
Но я не ответила. Мне было противно смотреть на его растерянное лицо с отвисшей нижней губой, из головы не шел только что услышанный разговор.
– Я вот сейчас маме все доложу… Кеша! – с угрозой проговорила я. – Она тебе живо отобьет охоту лапать молоденьких уборщиц!
– Дочка, что ты! – явно испугался он и шагнул ко мне. – Ты все не так поняла!
– Не делай из меня идиотку! – закричала я. – Бабник!
– Ну хочешь я тебе денег дам, а? – заискивающим тоном предложил он.
И меня снова передернуло от отвращения.
– Я к бабушке! – сухо ответила я, глянула на него презрительно и быстро пошла прочь.
Сегодня явно не мой день! Он как-то сразу не задался, начиная еще со стычки с этой идиоткой Мартой. Потом Анечка со своим сообщением о скором отъезде. И в довершение мерзкий разговор отца по телефону. Я быстро двинулась вдоль дома, стараясь не глядеть по сторонам. Но сверху раздалось:
– Катя!
На балконе стояла мама. Она перевесилась через перила и махала мне рукой. Я вспомнила определение моего отца «квашня» и испытала приступ жалости. Мама была еще полнее, чем я, ее тело выглядело бесформенным, а светлый, к тому же сильно выцветший трикотажный халат делал ее еще крупнее. Тонкие русые волосы с остатками химической завивки растрепались, и прическа казалась крайне неопрятной. Она была младше отца на четыре года, но выглядела его ровесницей, если не старше.
– Добрый день, Нонна Васильевна, – раздалось с соседнего балкона.
– Привет, Анечка! – ответила мама, подняв голову.
– Кать, зайдешь ко мне? – спросила «предательница» и ясно улыбнулась.
– Обед давно простыл, – недовольно заметила мама. – Вообще-то суббота, а дома нет никого! Зачем только еду готовлю? И отец где-то застрял!
– Сейчас прибудет, – ехидно проговорила я.
– Кать! – снова позвала Анечка. – Поднимешься?
Я замедлила шаг. После ее «предательства» боль не уходила. Но я уже не пыталась понять, почему Аня так долго молчала о своих планах, решила, что меня жизнь бывшей подружки больше не должна волновать и уж тем более побудительные мотивы ее поступков. Единственно правильным было вычеркнуть Аню из памяти, постараться забыть о ее существовании. Только так можно избавиться от боли. Значит, сейчас мне нужно делать вид, что ее не существует. Но как же это трудно!
– Мам, я к бабушке! – громко сказала я, подняв голову к нашему балкону.
– Зачем? – удивилась она.
– Надо, – кинула я и быстро пошла прочь.
Мне не хотелось никого видеть, необходимо было успокоиться. Лишний раз я порадовалась, что мама совсем не умеет пользоваться мобильным. Отец как-то отдал ей свой старый телефон и пытался научить обращаться с ним, но мама лишь усвоила, какую кнопку нажать, чтобы ответить на звонок. Так телефон и валялся на тумбочке в коридоре безо всякой пользы. А вот если бы она овладела этой премудростью, то мне точно не было бы покоя. Знаю по одноклассницам, родители им звонят по каждому пустяку и без конца выясняют, где они, когда домой явятся и почему задерживаются. А вот моя жизнь в этом плане полна спокойствия. Отцу, по-моему, давно до меня нет никакого дела, мать, знаю, переживает, но высказывает мне претензии только лично, старших братьев у меня нет.
Услышав гудение мобильного из сумочки, я вздрогнула, достала его и глянула на дисплей. Ну, конечно, Аня! Я могла бы и сразу догадаться, что она так просто не смирится с нашей ссорой. Такой уж у нее характер, она любит все делать как можно правильнее и доводить начатые дела до конца. И даже расставание должно быть безупречным. Я смотрела на дисплей с ее именем и мучительно раздумывала, отвечать или нет. Потом сбросила звонок и выключила телефон. Но когда дошла до конца дома, все-таки оглянулась. Аня по-прежнему стояла на балконе. Она даже перегнулась через перила и смотрела мне вслед. Когда я оглянулась, она подняла телефон и помахала им. Но я реагировать не стала, лишь ускорила шаг. Хватит! Не о чем нам с ней больше разговаривать.
Но сердце сжималось и даже хотелось плакать. После отъезда Ани я останусь совсем одна. У меня нет круга общения, я нигде не учусь, у меня нет работы. Все мои одноклассники куда-то поступили, многие в учебные заведения в нашем городке, некоторые попали в московские, только я осталась не у дел. Конечно, я всегда училась неважно и даже хотела уйти из школы после окончания девятого класса. Но родители резко воспротивились и настойчиво уговаривали «поднапрячься», я подтянулась по многим предметам и благополучно перешла в десятый. И что сейчас? Родители пока молчат, но вот их косые взгляды говорят без слов: «Растили тебя, учили, думали на старости лет подмогой будешь, а ты оказалась тунеядкой!» Конечно, мне нужно подыскивать какую-то работу. Мать, правда, робко предложила к ним в бухгалтерию уборщицей, но я резко воспротивилась. Чтобы я тряпкой махала да туалеты мыла? Ни за что! Отец тоже пытался пристроить меня к ним на фирму курьером. Но побегав пару дней с пакетами по организациям, а в промежутках выполняя поручения сотрудников типа «Кать, дуй в киоск, купи мне сигарет», я быстро поняла, что это не для меня. Из-за полноты мне тяжело находиться весь день на ногах. Даже давление подскочило, это и спасло. У матери дома имеется тонометр. И когда я пожаловалась на плохое самочувствие и не вышла на работу, она мне несколько раз за день измерила давление и ужаснулась высоким цифрам. Отец ехидно заметил, что давно известно, если человек не хочет что-то делать, то тут же начинает болеть. Но я не стала отвечать, а легла на диван с несчастным видом. И на семейном совете было решено, что я отдохну до сентября, а там видно будет. Странно, но мое давление тут же нормализовалось, и уже вечером я отправилась на прогулку с Анечкой. Весь июль я просидела в деревне у бабушки со стороны матери. В августе вернулась домой, но пока работу не нашла. По правде говоря, я особо и не старалась. Да и куда меня могут взять без образования? Опять курьером или уборщицей? Нет уж! Такие должности не по мне. Мать, правда, заикнулась, что на химический завод, где ее подруга работает инженером, нужна лаборантка, но это все равно что работать уборщицей. Пробирки мыть, полы и бегать по поручениям. Я даже не поехала на собеседование, сразу отказалась. Отец сильно возмутился, голос на меня повысил, но я заявила, что они сами разрешили мне отдыхать до сентября. И они оставили меня в покое. Но это затишье перед бурей, дома постоянно чувствуется напряжение, поэтому я стараюсь уходить с самого утра и возвращаться как можно позже. Хорошо, Анечка всегда меня поддерживала и отлично понимала. Я часто у нее время проводила, даже ночевала. Но она уезжает!