Бабушкин карлик
Шрифт:
Завизжали полозья, заскрипели, — и пошел наш возок мерно колыхаться из стороны в сторону и нырять из ухаба в ухаб. А маменька все крестится, за ремни держится, — боится, что мы непременно упадем…
Я была счастлива безмерно. Едва себя сдерживала. То к маменьке прижмусь, то целовать ее начну, то к няне Агате на колени брошусь.
— Полно, Наташа, не бесись!.. Что ты за непоседа такая!.. — сердится будто маменька.
А
В окошечке тянутся далекие снеговые равнины, с синим леском на краю; стаи ворон и галок с карканьем проносятся мимо; вон избушки деревни промелькнули мимо..
И все-то мне нравится, все-то мне любо-дорого…
IV
Мы и пяти верст не от'ехали от дому, как началась метель. Маменька заволновалась, няня тоже. Оне беспрестанно выглядывали в окно и крестились.
— Господи! Доедем ли мы… — говорила маменька, — ну, как застрянем в поле.
Я дивилась на них и все шутила. Мне было так хорошо на душе и весело, что не верилось, чтобы с нами могло случиться что-либо дурное.
Снег повалил хлопьями; стало быстро темнеть, — а в возке мы едва различали друг друга. И все-таки я ни-чуточки не боялась; я даже пристроилась поуютнее в возке на сиденье, свернулась клубочком и стала дремать.
Сквозь дремоту я слышала тревожные возгласы маменьки и няни, а сама мечтала о предстоящих удовольствиях и подарках. Незаметно я заснула, и во сне мне приснилось, что мы уже приехали к дедушке, и он нас встречает такой веселый, улыбающийся и держит в руках большую куклу, о которой я давно уже мечтала, и кукла эта тоже улыбается мне, протягивая руки, и говорит:
— Приехали, приехали! — С орехами, с орехами!
И тут же я чувствую, что меня кто-то осторожно расталкивает и говорит:
— Вставай, приехали!..
Я открыла глаза, кругом темно. Спросонок даже закричать хотелось от страха, но вижу в окно, огоньки мигают, и успокоилась… Дедушка за нами выслал верховых с фонарями. Они-то нам и помогли добраться до дому, а то бы мы долго еще плутали по полю…
V
Нас ждали с нетерпением; приготовили ужин, и сам дедушка, всегда ложившийся спать рано, на этот раз изменил своему обычаю, и остался дожидаться нашего приезда… Я спросонья сперва куксилась, щурила глаза и ни на что не хотела обращать внимание.
— Ну, ну, как заважничала, командирша моя, — улыбался дедушка, гладя меня по голове. — Знать, меня не хочешь. Хоть бы о Саше справилась, где он?
Саша — был мой кузен, круглый сирота, и жил у дедушки чуть не с первого дня рождения.
Я все еще куксилась, но при имени Саши встрепенулась.
— А где он?
— То-то, — где!.. Спит теперь, не все полуночники в роде тебя. Давеча говорит, — ждать их буду, а сам носом клюет… Я и услал его спать!.. А ты все хмуришься да отвертываешься, егоза. Да уж тебя не подменили ли, Наташенька, дорогой?.. А? — засмеялся дедушка, насильно притягивая меня к себе. — Вот разоспалась, соня этакая!.. Знал бы, не хлопотал бы о тебе… А я тебе сувенир приготовил…
У меня весь сон пропал; я прижалась к нему и спрашиваю:
— Какой?
Дедушка засмеялся.
— Вот, знаю я, чем ее расшевелить… Ну, теперь не скажу!.. Али сказать?.. Ну, изволь… Куклу я тебе из-за границы выписал!.. Да!.. Из самого Парижа города; ростом с тебя, и ходит сама, и говорит, и глазами поводит!..
Я взвизгнула и бросилась к нему на шею.
— Где она, дедушка, где?.. Дай мне ее!.. Дедушка, милый!..
А он только посмеивается.
— Погоди, внученка, дай срок, — все во благовременьи хорошо… Ужо праздник придет, елку устроим, гости сведутся, и тут ты свою куклу получишь…
Нечего было делать, кое-как пересилила я себе говорю:
— Благодарствую, дедушка!..
Я ужасно была рада, что опять очутилась в дедушкином доме, и в наших комнатах. Все тут было такое знакомое, милое, «добренькое»: низкие кресла и диваны, пузатенькие комоды, стол, с вязанной скатертью, ковры с огромными гирляндами цветов и ягод…
Легла я в самом счастливом настроении духа. Лежа я наблюдала, как няня оправляла лампадки у икон, помогала маменьке раздеваться, разговаривая с ней. В комнате было тепло, уютно; за окнами гудела-надрывалась метель, и оттого еще уютнее и роднее казалась эта хорошо знакомая мне комната…
На другой день с утра я прежде всего обежала, все комнаты, осмотрела все горки, повидала свои любимые фигурки, побывала и в девичьей, где много девушек знала по именам, перецеловалась с ними, потом забежала к экономке Марье Ильинишне.
Маленькая, подвижная старушка, Марья Ильинишна, такая, ласковая, предупредительная и всегда спокойная, была на этот раз сильно встревожена.
— Попустил Господь, на беду, непогодь этакую, — сказала она мне. — Праздник на носу, — а из городу наши не возвращаются. Как успеть во время, — ума не приложу.
Все-таки она, по обыкновению, гостила меня и вареньем с лепешками, и моей любимой смоквой.
— Душечка, Марья. Ильинишна, — сказала я ей, — как у вас тут хорошо…
— Ой, ой! — прищурилась она лукаво, — ан, сказывают, как в гостях ни хорошо, а дома-то лучше…
— Нет, у вас лучше… Веселее!..
— У нас и то, хорошо, Наташенька!..
VI
Саша был старше меня одним годом. Полный такой, краснощекий, всегда веселый и очень добрый, Он мне обрадовался страшно, да и я ему тоже. Мы не виделись около месяца, а новостей у нас накопилось — видимо-невидимо. Я ему рассказала о нашем житье-бытье, он — об их жизни.
Мы с ним обегали весь двор, не смотря на метель, побывали на конюшне, пробрались к каменному медвежьему сараю, где сидели пойманные маленькие медвежата, и прислушивались к их урчанью. Потом пошли в сад, увязли в сугробе и вернулись домой, все вываленные в снегу.
— А где же у вас Великан Иваныч? — спросила я Сашу.
Великан Иваныч был дедушкин крепостной карлик, который сначала был у него на побегушках, а потом сделался чем-то в роде домоправителя. Ему было уже за сорок лет, но с виду он походил на старика. А ростом был он не больше пятилетнего ребенка.