Шрифт:
Александр Серафимович
БАБЬЯ ДЕРЕВНЯ
Это было в восемнадцатом году, По кочкам и корневищам долго ехал Сергей. Куда ни глянешь, пни вырубок или глухие, молчаливые сосны.
Дикое место. От железной дороги сто пятьдесят верст.
Вот наконец и деревня, - в снегах на горе..
Внизу речка застыла, лишь черные полыньи дымятся. Кругом сизые от мороза леса, - раздолье!
У большой избы ямщик постучал кнутовищем.
Вышла баба в перетянутом ремнем тулупе, в треухе и в штанах.
– Агитатора из городу вам привез, - сказал
– На кой он нам!
Повернулась, отворила ворота и сказада:
– Въезжайте во двор. Лошадь в сарай заведи, теплее будет, а сами идите в избу, погреетесь.
Сергей с ямщиком сидят распаренные в жарко натопленной избе и тянут, обжигаясь, чай с блюдечек.
А уж полна изба набилась баб - и молодые, и старухи, и девки.
"Да все ядреные какие, девки-то, кровь с щлоком. Ишь глазами блестят...
– подумал Серге|, схлебывая с блюдца и прикушивая медком.
– И все в штанах да в треухах, по-мужичьи".
– А чего же у вас мужиков-то не видать?
– Все мужики пропали, - сказала старуха, глядя в угол.
– Жанихов теперича ни одного, - печально засмеялись девки.
– Один мужик па разводку остался, да и тот безъязычный.
– Как так?
– Ды так. Пришел енерал Колчак и давай сгнущаться над народом - ды тянут, ды разоряют, ды бабам нет житья, сколько девок перепортили. Мужики терпели, терпели да все убсглп к балшавикам. А из них роту энти сделали. Ну, наши и стали бигь Колчака. Выгнали из деревни и погнали. Страсть наклали оно. А потом, слышим-послышим, все наши полегли под одним городом. Брали город у Колчака, все полегли до единого.
В избе стало тихо. Курлыкал самовар, да за печкой сверчок т ренькал.
– Чего же вы все мужиками оделись?
– Нужда загнала. Лес ли рубить, алп какую чижолую работу, где же в юбке - не справишься.
– И девки в портках, - сказал ямщик, показывая зубы изза блюдца с дымящимся чаем.
Девки весело засмеялись, блестя глазами:
– А чем же мы хуже вас?
– Ну, ладно, - сказал Сергей, отодвигая чашку, - делу - время, потехе час. Кто у вас председателына совета?
– Да она же, - указали на краснощекую коренастую хозяйку избы.
– Так сбей сход, а я поговорю с вами. Я из города прислан от партийного комитета.
– Да мы почитай все тут. А каких нету, в лесу делянки рубят либо сено с лугов возят. А об чем говорить-то будешь?
– Обо всем: об совехской власти, о разрухе, о коммуне...
Тут все бабы азартно закричали:
– Не надо нам коммунн! Будь ты проклят с ней, рогатый черт!
– Надень себе ее на рога!..
– Штоб ты издох с ней, с твоей коммунией!..
– Да вы что, аи белены объелись?
– спрашивал изумленно Сергей.
Но бабы его не слушали, а с красными, пошыми злыми лицами - в избе была невообразимая давка - кричали, махали перед его лицом кулаками.
– Носастый сатана!..
– Запрягай да подобру-поздорову по морозцу...
– Ишь ты, подобрался: мужиков нету, гак он втихомолочку с коммунией подъехал.
– Да постоите!
– кричал Сергей, притиснутый в самый угол.
– Чего ж вы взбеленились? Что ж, вам сладко так-то живется?
Бабы сразу опали:
– Куды слаже. У кого брата, у кого мужа, у кого сыновей...
Тяжелые вздохи пронеслись по избе, набитой бабами. Блеснули слезы.
– Ну, вот. Небось и с хозяйством не ладно. Голодно, холодно, особенно многосемейным да бедноте.
– Ды как, - сказала хозяйка, утирая глаза.
– Чшкало.
С весны пахать надо, - нечем взяться. У кого лошаденка, - плуга нету. У кого плужок, - худобы нету. Ложись да помирай. Сбились мы, все бабы; галдели, галдели, порешили на том - сообча пахать. Опять же кажную полоску пахать в отдельности - толков не выйдет, до осени пропашем. Порешили бесперечь всю землю запахать. Согнали лошадей со всей деревни, сволокли все плуги, бороны, вышли всей деревней и давай пахать, а следом боронить. Одни лошади выбились - отставили на отдых, других запрягли. Эти выбьются - опять их на отдых, - энтих запрягем. Бабы, девки выбьются из сил, - другие берутся, а энти отдыхают. Так, по переменкам, с раннейто зорюшки до поздней самой темноты. Не успели оглянуться - аи земля вся вспаханная.
– Ну?
– сказал Сергей, с удивлением глядя на баб.
– Не нукай, не лошадь тебе, - засмеялись девки.
– Ну, таким же манером отсеялись. А хлеб поспел, тут и вовсе гужом надо работать, - нету полосы твоей али моей, вся обчая. Опять же косилка одна на всю деревню. Ну, и стали косить, переменяясь. Ночи светлые выпали, месяц, - так день и ночь косили, все сняли, вымолотили сообча и ссыпали в обчественный анбар: смотреть за хлебом и караулить легше, как он весь вместе. С тех пор свет ясный увидали.
– Ну, а как же вы хлеб делите? По работникам али как?
– спросил Сергей.
– Спервоначалу, которые без детей, заспорили, чтоб но работникам делить. Ну, мы собрались и порешили: по едокам делить. Потому, у которой бабы много детей, чем же она виновата?
– Ну?
– Опять поехал, - подхватили девки со смехом.
– Обдумали мы, - продолжала председателыла, - хлеб не раздавать по дворам, а печь сообча на всю деревню. По очереди шесть баб на всю деревню напекут в обчественной печке, и раздадим по едокам, и горюшка нам мало.
– Ну, что же у вас еще есть?
– спросил Сергей, с удивлением разглядывая баб.
– Да чего же, больше ничего нету. Всё недостатки да недохватки. Посуды нету, - почитай не в чем готовить, Так мы добыли у смолокура котел, смолу он варил. А мы его вмазали в печь ды стали на всю деревню готовить. Сарай у одной у бабочки был. Так мы его обмазали, окна, двери вставили, печь сложили, столы длинные поставили и ходим всей деревней и с детьми обедать, вечерять. Так-то ли хорошо: по очереди готовим, посуду моем, а энти все свободные бабы и девки, кажная свое дело делает.