Багратион. Бог рати он

Когинов Юрий Иванович

Лишь менее получаса длилась эта, под барабаны, атака французов, но, рассеянная пушечным и ружейным огнем, она сорвалась. И снова через полчаса — барабаны сзывают на приступ.

Старые знакомцы по давешнему сражению при Шевардине — егеря Компана идут в полный рост. Вот уже до них триста, двести пятьдесят, двести шагов. Шрапнель рвется над их головами, разит наповал.

Кто-то первый из французов, не выдержав, бросается в лес. За ним — остальные. Но в гущу сбившегося людского стада врывается генерал. Золотые пышные эполеты сверкают огнем. Лошадь топчет тех, кто не желает остановиться и, закрыв головы руками,

панически бежит под защиту деревьев.

Паника в неприятельском стане как мгновенно возникла, так быстро и прекратилась. Генерал на коне уже впереди. Это сам дивизионный командир Компан. Он, герой Шевардина, теперь непременно хочет получить и лавры покорителя Семеновских флешей. Но что это? Генерал падает с седла. Его подхватывают и выносят на опушку леса. И этого довольно, чтобы войска снова попятились к лесу!

Маршал Даву как раз оказался всего в сотне шагов от того места, где упал тяжело раненный Компан.

«Святые Отцы услышали мою молитву! — осенил себя размашистым католическим крестом самолюбивый маршал. — Я сам поведу этих баранов, потерявших своего пастыря, в бой до полной победы. Не поляк Понятовский, не хвастун Мюрат займут Багратионовы флеши, а я — бессменный командующий самого первого корпуса «Великой армии».

Он привстал на стременах и, оглядев столпившихся вкруг него солдат, крикнул:

— Вперед! Да здравствует император!

Пушки — в цепь. Пехота — на приступ. Ядрам, кажется, негде упасть. И вот уже свалка на южной флеши. Где синие французские, где темно-зеленые русские мундиры — все вперемешку, все сцепилось, скаталось в рукопашной в один клубок.

И вдруг — вновь оторопь в неприятельских рядах, что волна за волною катятся к Багратионовым флешам.

— Маршал убит! Даву…

Задним не видно, что с их вождем, куда и как его угораздило. Те, кто уносят маршала на плаще, передают, что он весь в крови, сразу не разобрать, убит или ранен.

Теперь ведет солдат в ответный приступ Багратион. Он — в пешем строю, со шпагою в руках. Не отставая, за ним — Неверовский. Это его дивизии дан приказ: отбить занятые укрепления.

И — флешь снова у русских!

Сражение идет уже час, даже чуть с лишком. Но — никакого ощутимого успеха у французов! Даву приходит в сознание после контузии. Оказывается, под ним была убита лошадь, и он, залитый ее кровью, грохнулся на землю. Он морщится, когда узнает, что император распорядился послать к нему на подмогу корпуса Нея и Жюно, а всю кавалерию переподчинить Мюрату.

Багратион, пришпорив лошадь, одним махом вскочил на высокий гребень оврага за деревней Семеновской. Весь горизонт был в султанах дыма; в перелесках, то мелькая, то вновь пропадая за кустами, двигались французские колонны.

«Сплошной ад ожидает нас сей день. Нет, тут не найдется места даже трусу, чтобы где-либо укрыться», — сказал он себе и оглянулся, заслышав приближающийся конский топот.

— Ваше сиятельство, — молодой поручик, серый от хлопьев пыли, привстал в седле, — в ваше распоряжение послан второй пехотный корпус. Я — от самого генерал-лейтенанта Багговута.

— Идет ко мне Карл Федорович? — переспросил Петр Иванович.

«Так он же в Первой армии! Кто его послал?» — хотел расспросить порученца, но тот сам, не дожидаясь вопроса, уточнил:

— Это — приказ Михаила Богдановича. Барклай, сообщил

мне Карл Федорович, самостоятельно распорядился направить к вам наш корпус. Полагаю, через какой-нибудь час войска к вам подойдут.

«Барклай, сам? На свою ответственность?.. Через час… — пронеслось в голове Багратиона. — Что ж мне остается, кроме благодарности Михаилу Богдановичу. И я выражу ее. Непременно выскажу ему при случае. А теперь — держаться!»

Началась третья атака французов. Ее возглавил Ней. Он летел на коне впереди колонны, и ни пули, ни осколки ядер и гранат не брали огненно-рыжего Мишеля, храбрейшего из храбрых, как скажет о нем Наполеон. Маршал Ней будет возведен здесь же, на поле Бородина, в степень принца Московского. И, наверное, по заслугам: так стремителен и смел окажется его натиск на Багратиона.

Впрочем, и сам Багратион воздаст ему должное. Когда он, после контузии Неверовского, поднимет остатки дивизии в штыковую атаку против французов, не сможет удержаться от того, чтобы не воскликнуть «браво».

— Браво, отважные французы! — громко выкрикнет князь Петр, сходясь с пехотою Нея.

На каждом редуте у Семеновской — так же, как было два дня назад у Шевардина, — горы трупов. А штурм: не утихает. Начинается четвертая атака из восьми, что обрушат с шести утра до полудня на левое крыло русских войск главные силы Наполеона.

Да, восемь атак! Натиск восьми из одиннадцати французских корпусов на самый малочисленный и самый незащищенный участок русских войск!

Что было в те часы в мыслях главнокомандующего Кутузова, о чем он думал, когда, истекая кровью, армия Багратиона одна сражалась почти со всею Наполеоновой армадой?

Впрочем, ему, вероятно, довольно было осознавать лишь одно, что являлось тогда для него главным: там — Багратион, он спасает всю остальную армию. И он ее спасет. Разве не так было когда-то под Шенграбеном?

Однако уже пятая атака. Багратион спешит к Воронцову и видит, как того, поддерживая под руки, выводят из огня. В руке у графа Михаила Семеновича — обломок шпаги.

— Ранены? Куда? — тревожный вопрос Петра Ивановича.

— В ногу, — показывает Воронцов. — Кажется, я не сдержал своего слова — первым из генералов нынче убываю из строя. Но моя дивизия остается здесь — она почти вся вот в этой земле!

И от дивизии Неверовского — жалкие остатки.

А время — только девяти утра. Три часа кровавого кошмара — позади и еще три таких же, если не ужаснее, — впереди.

Рвутся вперед корпуса Нея и Даву, Жюно и Понятовского… А вот и бешеный натиск сразу трех кавалерийских корпусов Мюрата. Но Багратион бросает навстречу Неаполитанскому королю дивизию кирасир.

Мюрат скачет впереди — всадник с развевающимися над головою перьями, весь в блеске дорогих одежд.

Можно побиться об заклад, что в голове короля и маршала теперь одна мысль: как было бы благородно, если бы они сошлись здесь, на глазах двух армий — два рыцаря, он и давний его знакомец отважный Багратион! Но какой это, право, поединок, если вокруг — сущий ад? О Боже! Разве можно теперь помышлять о каком-либо благородстве, когда еще в Смоленске он, Мюрат, с отчаяния упал в ноги Наполеону и умолял немедленно окончить войну и вернуться, пока не поздно, домой? А принц Багратион — у себя дома. И он дерется затем, чтобы защитить свой дом.