Багратион. Бог рати он
Шрифт:
Мюрат будет сражаться до самого конца, до окончательного падения наполеоновской Франции и его Неаполитанского королевства. И в последние свои дни — тоже за свой дом. Вернее, за то, чтобы вернуть себе королевство. Много будет намешано в его красивой голове с развевающимися до плеч смоляными локонами — и сумбурного, и недальновидного, и не совсем рыцарского. Но смерть свою он встретит до предела мужественно. Приговоренный к расстрелу, он откажется от того, чтобы ему завязали глаза, и, глядя в дула ружей, прикажет солдатам целиться ему в самое сердце и притом сам скомандует
Теперь же, в день Бородина, спасая свою кавалерию, он отступает от Багратионовых редутов.
Семеновские высоты… Флеши и редуты Багратиона, не сломленные никакими атаками… Вот что выводило из себя французского императора. Как могут они так долго сопротивляться? Неужели эти русские и впрямь предпочитают умирать, но не сдаваться и не отступать? Ведь он, гениальный полководец, все заранее продумал, все учел и все подсчитал.
Да, он принял предложение Даву — обойти левое крыло русских, чтобы всю остальную армию прижать к Москве-реке и уничтожить. Но как их обойти на этом неприступном чертовом левом фланге, когда они стоят как утес и сковывают все главные силы «Великой армии»?
Нет, они должны быть взяты и окружены, Семеновские высоты! Тогда он приведет в действие остальную часть своего плана — ударит в центр и разгромит русских наголову.
И вот она, решительная восьмая атака. У Багратиона с подоспевшими резервами — около двадцати тысяч защитников. Против него только в первой линии наступающих — более сорока тысяч. И четыреста пушек — ровно две трети всей артиллерии Наполеона!
Нет, это уже поединок принца Багратиона не с Неаполитанским королем в рыцарской сшибке, о чем когда-то мечтал Мюрат. И не реванш маршала Даву за поражение на Днепре. Это — Багратион против самого Наполеона. Это вся сила русского духа против смелости, отваги и вышколенности «Великой армии», покорившей уже всю Европу.
Можно ли свершить невероятное — остановить смертоносный вал наступления? Свыше семисот пушечных стволов с обеих сторон на пространстве не более одной квадратной версты — вот царство смерти, вот ее безраздельное владычество! И ничто уже не страшно тем, кто устремляет свой шаг к Семеновским высотам.
«Значит, ничем нельзя их остановить и заставить повернуть вспять? Как бы не так! — озаряет Багратиона внезапно возникшее решение. — Есть в моем распоряжении великое дело, коим я не премину воспользоваться именно в сей безвыходный час. Это — русский внезапный натиск и русский штык. И пусть снизойдет на каждого из нас в сей час тень великого Суворова!»
— Построить всех в линию! — Багратион передает команду по рядам сражающихся. — И — вперед, с Богом!
Казалось, все уже было истощено — и чудеса храбрости, и сверхъестественное терпение, и отвага, помноженная на отчаяние. Но проявилось то, на что рассчитывал в сии минуты князь Петр, — решимость к великому самопожертвованию, что одно в самый непоправимый, казалось бы, момент придает силы.
И сил этих хватило, чтобы сломить натиск и вновь отстоять Семеновское.
— Теперь в бой — кирасиры! — взмахнул рукою Багратион, делая знак, чтобы развить успех боя.
Он был горд и торжествовал победу —
— Что с вами, ваше сиятельство? — подскочил к нему Меншиков. — Вы бледны! Вы ранены?
И только тут Николай увидел, как кровь залила всю ногу князя выше ботфорта и он вот-вот готов вывалиться из седла.
Адъютант спрыгнул с лошади и стал помогать Багратиону слезть с коня.
— Погоди… Не надо, чтобы увидели, — превозмогая невыносимую боль, проговорил князь, но голова его в тот же миг упала на грудь.
Багратиона осторожно положили на землю, сняли сапог. Уже появились санитары с носилками. Но он отстранил их.
— Оставьте меня… Я не могу… Я не должен покинуть сего места, пока не увижу, чем закончится атака кирасиров. Помогите мне встать.
Его тем не менее уложили на носилки и стали уносить к уже подоспевшим дрожкам. Над ним склонился его ординарец Андрианов:
— Ваше сиятельство! Вас везут лечить, во мне уже нет вам больше надобности. Так дозвольте мне за вас отомстить.
Андрианов вскочил в седло и на виду тысяч сражавшихся врезался в рассыпанный строй кавалерии Мюрата.
— Вот вам за князя! — сразил он одного, второго и третьего всадника и сам упал, пронзенный вражеской сталью.
— Спасите, спасите Андрианова! — простер руки в сторону сечи Багратион, и слезы полились по его лицу.
И хотя собственная боль жгла нестерпимо, то выступили, скорее всего, слезы отчаяния и бессилия: как случилось, что не смог, не успел сберечь жизнь так верно служившему ему человеку?
Но в этот момент он не знал еще другого: весть о том, что он смертельно ранен, мгновенно ужаснула тех, кто был сейчас в атаке, что вот-вот должна была закончиться успехом. Армия, потрясенная тем, что погиб, убит ее главнокомандующий, дрогнула и стала отступать.
С трудом ее удалось остановить Коновницыну и привести в порядок смешавшиеся ряды. Семеновского было уже не удержать. Но за деревнею войска вновь стали стеною. Круглоголовый, плотно сбитый Дохтуров, принявший командование левым крылом, никогда не выделявшийся красноречием, сказал, подъехав к занявшим новую позицию:
— Будем умирать здесь все. Назади для нас другой земли нет.
Глава тринадцатая
Первый, кому он несказанно обрадовался, когда его, привезли на перевязочный пункт, расположенный за деревней Семеновской, был Николай Голицын.
Заметно порозовевший и уже без повязки на лбу, он тотчас кинулся к Петру Ивановичу:
— Ваше сиятельство, я вас здесь жду. Уже давно. Как только узнал, что вас… что тебя… Как ты? Очень болит? А меня, понимаешь, уже выписали — светлейший приказал явиться в его распоряжение. Но я выпросил, разрешение остаться пока при тебе. Ты ж понимаешь: как я могу теперь тебя оставить?