Багровая заря
Шрифт:
В прихожей горел свет, под люстрой стояла Алла, бледная и напряжённая, как будто готовилась увидеть призрак.
— Ну что, уже похоронила меня? — сказала я насмешливо. — А я ещё поживу. — Сбросив с ног сапоги и повесив куртку, я спросила: — У нас есть какая-нибудь еда? Я голодная как зверюга.
Алла растерялась. Делая руками какие-то жесты, она пробормотала:
— Я там… У меня… Я могу… Картошку будешь?
— Давай всё, что есть, — ответила я. — Я готова быка сожрать.
Пока потрясённая Алла хлопотала на кухне, я забралась в ванную и с наслаждением
— Я сейчас! — сказала я.
Моя постель была даже не убрана, всё осталось, как было — будто я и не покидала дом. Надев халат и замотав мокрые волосы полотенцем, я пришла на кухню, где стол ломился от яств. Жареная картошка, солёные огурцы с помидорами, колбаса, салат с квашеной капустой, маринованные грибочки — от всего этого у меня слюнки потекли, и я быстренько уселась за стол. Подцепив вилкой склизкий коричневый грибочек, я поднесла его к носу и ощутила крепкий, острый аромат маринованных грибов. Отправив его в рот, я послала ему вдогонку немного жареной картошки. Восхитительно! Я никогда не ела ничего вкуснее.
— Ну, а вы что не едите? — обратилась я к отцу с Аллой. — Всё просто объеденье.
Отец пробормотал:
— Ешь, Лёлечка, ешь… На здоровье.
Глаза у него были на мокром месте. Я шутливо упрекнула:
— Папа, мужчина ты или кто? Ну, чего ты размок? Я жива, со мной всё в порядке.
Он смущённо заулыбался, смахивая пальцем слёзы, а я заметила на столе бутылку водки, распечатанную и чуть початую. Показав на неё кивком, я спросила:
— Это что? Уже поминки справлять собрались?
Отец замялся с ответом. Я сказала:
— Ладно, наливай.
Как ни была потрясена Алла, она всё же сделала недовольную мину, но отец поставил три стопки и наполнил их. Подняв свою, он сказал:
— Ну… За воскрешение Лёлечки.
Мы с ним махнули, а Алла пить не стала. Я налегла на еду: всё было замечательно вкусным. Ещё никогда в жизни я не ела с таким удовольствием, как сейчас. Уплетая за обе щеки картошку, я похрустывала огурчиком, отправляла в рот грибочки один за другим, а отец смотрел на меня и улыбался, влажно поблёскивая глазами. Картошка у меня на тарелке закончилась, и он спросил:
— Добавки?
— Угу, — промычала я с набитым ртом.
Он положил мне ещё картошки пополам с капустным салатом. Я сказала:
— Пап, ты сам-то ешь.
Отец погладил меня по плечу, потом вдруг привлёк к себе и стал чмокать то в щёку, то в висок, то в нос.
— Ну чего ты, пап.
Он налил по второй стопке. Теперь уже я положила ему на тарелку картошки, подвинула огурцы и колбасу.
— Папа, ешь. Надо закусывать.
Алла посидела с нами совсем недолго и ушла, так и не выпив своей стопки. От отца я узнала, как всё было. В соответствии с моим наказом, он не вызывал «скорую» до последнего, но когда я начала хрипеть и задыхаться, он испугался и всё-таки вызвал. Когда бригада приехала, я уже перестала дышать, остановилось и сердце. Попытки реанимировать меня были безрезультатны, и врачам не оставалось ничего, как только констатировать смерть. Рассказывая об этом, отец вытирал слёзы. Я погладила его по руке.
— Давай выпьем.
Мы выпили, и отец сказал сдавленным и дрожащим голосом:
— Когда раздался этот звонок… И когда я услышал твой голос, я подумал, что ты… с того света звонишь.
— Пап, на том свете нет телефонов, — сказала я ласково.
— Господи, это же чудо… Чудо какое-то!
И отец совсем расклеился. Закрыв лицо руками, он затрясся. Здесь уже не было ни лейтенанта Стрельцова, ни Аллы, и я уже не боялась проявлять чувства. Я обнимала и успокаивала отца, а он, щекотно уткнувшись мне куда-то между ухом и щекой, долго меня не отпускал. Я сама налила по третьей стопке и стала во всех подробностях рассказывать о своих злоключениях. Мы с ним просидели до позднего вечера, пока бутылка не опустела и на кухню не пришла Алла — по-прежнему напряжённая, в шёлковом халате, косясь на меня, как на какое-то чудо-юдо.
— Может, спать пойдёте? Двенадцатый час уже.
— Сейчас, Аллочка, пойдём, — отозвался отец. — Ох и наделала же Лёлька переполоху своим воскрешением!
— Я слышала, — сказала Алла. — Вы так громко разговариваете, что каждое слово слышно. Давайте уже, идите, а мне ещё убрать тут за вами всё надо.
Сытая и осоловевшая, я была настроена благодушно и не стала обращать внимания на её недовольный тон. Отец был тоже захмелевший и счастливый. Пол слегка покачивался у меня под ногами, когда я шла в свою комнату, и я плюхнулась на кровать, но не легла, а села, подвернув по-турецки ноги. Отец присел на мой стул.
— Лёлька, родная, — прошептал он, сжимая и гладя мою руку. — Если б ты знала, что я почувствовал… Что почувствовал, когда они сказали, что ты умерла!
Я погладила его по голове.
— Пап, ну, не начинай опять… Всё уже позади. Я это перетерпела, я смогла. Почти уже отправилась на тот свет, но выкарабкалась. Теперь всё будет хорошо.
Он смотрел на меня исподлобья.
— Лёль… Ты больше не будешь употреблять эту дрянь?
— Нет, папа. Теперь она мне не нужна.
История с моим исчезновением из морга утряслась, пришлось дать кое-какие объяснения. Не хочу говорить ничего плохого об Алле, но мне кажется, она была бы рада, если бы из морга я отправилась туда, куда обычно все отправляются — на кладбище. Моя мнимая смерть, а потом невероятное воскрешение так подействовали на отца, что он ещё целую неделю ходил как пьяный, хотя было достоверно известно, что он ничего не пил. Алла, хоть некоторое время после этого и молчала, всё же лучше ко мне относиться не стала. Она не верила, что я не принимаю никаких наркотиков. А потом ещё и выяснилось, что она беременна, и отец совсем воспарил на седьмое небо.
Первого ноября пошёл первый снег. Услышав, что кто-то скребётся в окно, я подняла голову и увидела бледное лицо Эйне. Решив, что впускаю её в последний раз, я открыла окно, и она вместе с потоком холодного воздуха бесшумно перепрыгнула через подоконник. На её взлохмаченной гриве висели хлопья снега.
— Лёля, — сказала она, впервые за время нашего знакомства назвав меня по имени. — Я знаю, ты всё рассказала отцу. Зачем ты это сделала?
Я пожала плечами. Она прошлась по комнате, остановилась передо мной.