Багровая заря
Шрифт:
— Девушка, а девушка!
Да, судя по голосу, честными намерения у этого перца быть не могут. Не буду обращать внимания — авось, отвяжется. По стеночке, по стеночке…
— Девушка, а у вас закурить не найдётся?
Нет, ведь какой настырный! Нету у меня закурить. Вот так, потихоньку, идём, идём…
— Девушка, девушка, а можно с вами познакомиться?
Да их, похоже, двое! Вот ещё свалились на мою голову. Какие-то глючные чуваки. И чего им надо? Впрочем, ясно, чего… Только этот номер у вас, ребятки, не пройдёт! Я не снимаюсь.
— Девушка, а как вас зовут?
Вот ведь черти полосатые!
— Тихонько, девушка, осторожно! Скользко на улице.
Н-да, Чак Норрис из меня не получается. А эти перцы уже руки распускают! Беспредел!
— Девушка… А у нас ещё выпивончик есть. Пойдём с нами?
Нетушки, спасибо. Вы не в моём вкусе, пряники, и ваш выпивончик мне тоже нужен, как столбу гинеколог… Так, я чего-то неврубон! Куда они свои клешни суют? А ну, гребите отсюда ушами в камыши!
— Э, э, ты чё кусаешься? Коза драная!
Ого! Была девушка, стала коза драная? Ну, ты это зря, кентуха, я тебе сейчас твои моргалки вырву, как редиску в июне! Банзай!
— Сволочь! Сучка! Держи её, мы её щас прямо тут оприходуем!
И руки, руки, вонючие пасти, шумное дыхание, пустынная стройплощадка. Мои джинсы, его ширинка, мой каблук, его щека.
Трёхэтажный мат: я попала, куда надо.
Получил, засранец? Получи ещё!
— Ноги, ноги ей держи! Вон туда, туда её тащим! Здесь видно!
— Ай, сука, кусается!
Ни души, чтобы мне помочь, мои крики не слышны, все попрятались, боятся, затаились в норах — суслики, мыши, жертвы! Глупые люди, трусливые люди, где вы? Где вы, рыцари, герои, заступники? Где вы, бдительные старушки? Нажмите кнопку, поднимите трубку, наберите номер! Где вы, где вы все?!
Никого, никого, никого!..
— Оставьте её в покое.
Спокойный голос, глуховатый, знакомый. Стройная фигура, реющая на ветру встрёпанная грива, широко расставленные ноги в ботфортах с высокими каблуками, красные угольки глаз. Сдавленный шёпот:
— Чччёрт… А эта ещё откуда взялась?
— Так пойди, разберись с ней!
Твёрдые шаги ботфорт с каблуками, лезвие ножа, взмах — нож, тускло блеснув в полумраке, упал на лёд, выбитый из руки его обладателя тонкой, но поистине железной рукой. А дальше — как в фильме ужасов. Жуткий хруст рвущейся плоти, разъярённые угольки тигриных глаз, клыки, рык кровавой пасти.
— Срань господня… Это что ещё за…
Хрип горла, стиснутого тонкими стальными пальцами, кровавый оскал, короткий утробный рявк, вырванная гортань с кольцами хрящей — на ледяной корке.
Мыши в норах, я — на льду, надо мной — хищница в ботфортах с каблуками и приколотой на груди чёрной ленточкой — в том месте, где её пронзил железный прут перил крыльца. Вокруг — мерцающие холодные огоньки жёлтых глаз, наблюдающие, выжидающие, но не приближающиеся.
Ни один суслик не высунулся из норки, чтобы посмотреть, чем всё кончилось, две мёртвые жертвы распластались чёрными пятнами на сером льду, а третья, живая, дрожащая, пьяная, обняла руками шею хищницы в ботфортах. Она была подхвачена чёрным ураганом и унесена в небо. Жёлтые огоньки глаз, чёрные горбатые спины и голодные пасти ринулись на свою добычу.
— Они ничего ей не сделали?
— Не успели.
— Глупышка. Зачем? Не понимаю.
— Она пьяна. Водка.
— Вот уж глупость! Только люди могут такое учудить… Кстати, дорогая, зачем ты носишь эту ленточку? Кажется, ты никогда не была особенно сентиментальной.
— Когда будет превращение?
— Не раньше, чем через неделю. Алкоголь должен выветриться.
Фортель, который я выкинула, не понравился Оскару. И Аделаиде тоже, разумеется. Хищники физиологически не переносят алкоголя, поэтому пьяниц среди них не найдёшь. Очнувшись в постели с отвратительным самочувствием и мечтая о глотке холодной минералки и стакане кефира, я не нашла ничего, что могло бы облегчить мои страдания. А тут ещё Аделаида, окинув меня полным глубочайшего порицания взглядом, сказала:
— Ну, милочка, на такое способны только люди.
В её устах это было наихудшее осуждение.
Оскар пришёл вечером. Его тёмно-синее пальто с чёрным меховым воротником было перехвачено широким поясом, на руке сверкали баснословно дорогие часы.
— Ну что, дорогая, понравились приключения?
— Очень, — сказала я мрачно. — Хочу ещё.
— И не мечтай, — улыбнулся он.
Скинув пальто, он присел ко мне на кровать, заглянул мне в глаза и взъерошил мне волосы. Из-под его верхней губы в улыбке показались молочно-белые клыки, выступающие совсем чуть-чуть.
— Ты готова к превращению, детка?
Я молчала. Хватка ледяных пальцев сомкнулась вокруг моего горла. Бежать было некуда, да собственно, уже и не хотелось. Мыши в норах. Руки, тяжёлое дыхание, вонючие пасти. Глючные перцы чёрными пятнами на льду.
— Ты не говоришь «нет», это уже хорошо, — сказал Оскар, пронзительным взглядом проникая мне в душу. — И это значит, что скоро ты будешь с нами.
Он сказал: «Будешь с нами», — а я не нашла, что возразить. Все доводы, за которые я могла ухватиться, рассыпались, как древесная труха.
— Когда? — спросила я.
— Недельку придётся подождать, дорогая. Следы алкоголя в твоей крови могут очень тебе навредить во время превращения. Перед вступлением в новую жизнь ты должна очиститься от старой.
По календарю началась весна, но на улицах было ещё много снега. Мою последнюю неделю в человеческом облике я провела, сидя безвылазно дома и соблюдая суровый пост — для очищения организма перед превращением. На день мне полагалось три литра подкислённой лимоном воды, а вечером Аделаида приносила мне чашку очень сладкого чая. Она сама его готовила, заливая кипятком чайные пакетики и кусочки сахара. Режим мне полагалось соблюдать полупостельный. Что я делала в постели? Читала — с утра до вечера. Это немного отвлекало меня и успокаивало. Читать мне не воспрещалось, не разрешалось только выходить из дома. На четвёртый день меня начало шатать от слабости, и когда я влезла на скамеечку, чтобы достать с полки новую книгу, у меня закружилась голова, а перед глазами всё застлала коричневая пелена. На грохот моего падения примчалась Аделаида — прямо-таки материализовалась надо мной из воздуха.