Багровая заря

Грушковская Елена

Можете и не сомневаться, что Август «Дарт Вейдер» Минерва во всём разобрался. Он безошибочно определил нашу пятёрку как виновников беспорядка и вкатил нам месяц штрафного изолятора.

Отвратительное и гиблое это место, скажу я вам. Даже для выносливого организма хищника это было непростое испытание. Изолятор был устроен с таким дьявольским расчётом, чтобы зимой там было смертельно холодно, а летом царила сырая и нездоровая атмосфера. Нормально питающемуся хищнику все эти неудобства были бы не страшны, но для

узников Кэльдбеорга, ослабленных скудным кроличьим рационом, они превращались в подчас непереносимые тяготы. В изоляторе было как раз пять камер, и нас туда посадили. Там нельзя было даже лечь, места хватало только для того, чтобы сидеть, притулившись в неловком положении. Это была изощрённая пытка, длившаяся тридцать суток.

Подвергали нас пытке и ещё более изощрённой. Нас спускали в узкие колодцы глубиной чуть больше человеческого роста, закрывавшиеся сверху железными решётками. Они были такими узкими, что там можно было только стоять. Нас опускали туда на шесть часов днём и на три часа ночью, а остальное время мы проводили в карцере.

Надзиратель, следивший за тем, как мы стоим в колодцах, всё время цеплялся к нам, заставляя держать положение стойки «смирно» и не прислоняться к стенкам колодцев.

Невыносимо всё время стоять прямо, с приподнятой головой, но именно так желал надзиратель, чтоб мы стояли.

— А не будете стоять как следует, вообще пайка лишим, — грозил он.

Но он не всегда смотрел за нами, иногда отлучался, и тогда мы ненадолго расслаблялись. Но он возвращался и начинал покрикивать:

— Так, куда осанка девалась? Голову как держим? Не прислоняться!!!

Мы задирали головы, изнемогая, и каждый из нас желал смерти нашему мучителю.

Изредка, оставаясь одни, мы перешёптывались, придумывая для него способы казни.

— Я бы вспорол ему живому брюхо и ме-е-едленно вытягивал бы из него кишки, — мечтал Каспар.

— А я… А я бы залила ему в глотку кипящее масло, — поделилась Пандора. — Так, чтобы оно сразу лилось в желудок, поджаривая его потроха.

— Садисты вы, — усмехнулся Цезарь. — Я бы просто положил его на плаху, взял топор и хрясь! — отрубил бы его куриную башку. Незамысловато и эффективно.

— Нет, надо, чтобы он помучился, — подала голос Лира. Она еле говорила от усталости, и её голос был чуть громче шелеста листвы. — А я бы, ребята, сначала сняла бы с него скальп, посыпала бы его голову солью… Потом я бы стала выжигать раскалённым железом ему глаза… Вырвала бы все зубы без наркоза… Отрезала бы язык… Отхватила бы большим ножом его яйца…

Из колодцев мужчин послышалось:

— Уй…

— Эх…

— Да, — продолжала Лира чуть слышно. — Потом засунула бы его яйца ему в рот, сломала бы все пальцы и вырезала бы у него, ещё живого, сердце!..

— Вот это казнь, — восхитился Каспар. — Лира, ты просто мастер пыток. Вот это я понимаю, смак… Ребята, согласитесь, Лира придумала самую лучшую казнь.

Мы охотно согласились, только сама Лира что-то больше не подавала голоса. Пандора позвала обеспокоенно:

— Дорогая, с тобой там всё в порядке? Ты там не в обмороке? Поговори с нами!.. Скажи что-нибудь, родная! Если тебе плохо, мы зашумим, будем звать доктора!

Послышался тихий, измученный голос Лиры:

— Я в порядке… Просто что-то голова кружится немного. Это, наверно, от усталости.

— Это от голода, — с уверенностью сказал Цезарь. — У меня самого, если честно, ноги подкашиваются. Эх, сейчас бы кровушки литрика два! Пусть хотя бы кроличьей… Но вволю!

— Ох, не говори, меня мутит, — простонала Пандора.

— Слушайте, — сказал вдруг Каспар. — А Аврора у нас казнь не придумывала. Аврора, а ты бы как его урыла?

— Всё, ребята, баста, — отозвалась я. — Хватит об этом. У меня башка раскалывается.

— Тоже от голода, — сказал Цезарь. — Ох, ну что за изверги! Я начинаю с вами соглашаться…

— Насчёт чего? — спросил Каспар.

— Чтоб его помучить.

— А ну-ка, ну-ка!.. Как бы ты его?

— Ну-у… Сначала я бы отрубил ему ноги.

— Так, неплохо.

— Потом я отрубил бы ему руки.

— Гм, а дальше?

— А что дальше? Потом — башку его куриную, и всё тут!..

Каспар вздохнул.

— Тебе бы всё только топором махать… Это как-то не очень изощрённо, как девчонки придумали.

Наши разговоры были прерваны звуком приближающихся шагов. Подумав, что это возвращался наш мучитель, мы кое-как подобрались — выпрямили спины, подтянули животы, подняли подбородки, ноги поставили вместе. Но поступь была не его. Она была лёгкая, быстрая, до боли знакомая и любимая. А потом послышался тихий голос над колодцами:

— Это я… Как вы там, ребята?

— Док?!

— Да, мои дорогие, это я… Умоляю вас, тише.

— Док, — сказал Каспар, — мне это мерещится, или это правда вы?

— Правда, правда, — послышался тихий, серебристый смех.

— Вы — здесь?! Как вы сюда…

— Ш-ш! — шикнула док. — У меня мало времени. Я вам кое-что принесла. Кто из вас чувствует себя хуже всех?

— Это Лира, — сказала Пандора.

— Она, она, — подтвердил Цезарь. — Нам всем хреново, док, но ей хуже всех, это точно.

— Она у нас уже в обморок падала, — сообщила я.

Было слышно, как док перемещалась к колодцу Лиры.

— Мадемуазель Лира, вы меня слышите? Это доктор.

— А?.. — ответил слабый, как будто сонный голос Лиры. — Док? Вы здесь? Это не сон?

— Мадемуазель Лира, я сейчас просуну вам в яму трубочку. Сосите, пока я не скажу «стоп». Так, вот она… Берите. Нашли?

— Угу… Угу.

— Теперь сосите, только умоляю вас, ни слова.