Багровое око
Шрифт:
Мимоходом она сорвала с одного из деревьев пару. Шумри хорошо знал это дерево: непривычное для здешних жарких мест, оно в изобилии росло в садах Немедии. Он заметил, что плоды — небольшие темно-зеленые шарики — еще не созрели. Но когда, спустя некоторое время, Алмена протянула ему один из них (вторым угостив Конана), он с изумлением увидел, что из зеленого он стал желто-розовым, увеличился в размерах, а под его зубами брызнул сладким соком. Мельком Шумри отметил, что киммериец, к счастью, не заметил превращения плода, иначе у него был бы повод опять грозно свести брови и с отвращением
Путь был недолгим. Вскоре Алмена остановилась и гостеприимным жестом обвела поляну с небольшими пригорками, поросшими мхом, с пересекающим ее наискосок ручьем, впадающим в небольшое озеро. Дубы, платаны и вязы бросали на траву широкие острова тени. Обвитые плющом невысокие скалы и золотистый песок на берегу придавали месту особенно живописный и уютный вид.
Алмена подвела путников к озеру.
— Наверное, вы не часто купались, хотя и путешествовали по воде, — улыбнулась она. — Могу вас заверить: ни крокодилов, ни кровожадных рыб здесь не водится. После купания можете набросить на себя это, — она указала на два куска светлого полотна, такого же, из какого было сшито ее платье, лежащие на траве. — А я пока соберу ваш ужин.
Конан огляделся по сторонам.
— А где же ты живешь? — спросил он.
— Здесь, — просто ответила женщина. — У меня немало мест, где я остаюсь подолгу. Это — одно из самых любимых.
— Где же твой дворец? Или дом? Или, по меньшей мере, туземная хижина?..
Алмена рассмеялась. Смеялась она легко и охотно, словно второй ручей, звеня, прокатывался по поляне.
— Это и есть мой дворец. Я очень богата — у меня десятки прекрасных дворцов, каждый из которых не похож на другие. Или суровый киммериец не привык спать под открытым небом?
— Я-то привык, — усмехнулся Конан. — Но ведь ты женщина. Твоя кожа бела и нежна. А москиты? А змеи? Дожди?..
— Москиты и ядовитые змеи здесь не водятся. А если вздумают поселиться, им придется изменить свои привычки. Дождь бывает редко. И то, если я его об этом попрошу.
Она махнула рукой, давая понять, что покидает их, чтобы они, не смущаясь, могли погрузить в озеро пыльные и потные тела.
Глава 3. Гадание
— Клянусь Кромом, — сказал киммериец, выходя и воды и закутывая в белое полотно, на манер тоги, мощные плечи. — Если она и чародейка, то очень странная. Ни разу не встречался мне маг, который спал бы на траве и обходился без слуг и рабов.
— Она не чародейка, — откликнулся Шумри. Голос у него наконец прорезался, но выражение глаз было, словно у грезящего наяву. — Если она говорит, что не использует магию, значит, так оно и есть.
— Так кто же она?
— Исчезающая в Свете, она ведь сказала…
Конан фыркнул.
— Замечательно объяснил! Не чародейка, не демоница, не дух, не призрак… Что-то исчезающее! Но при этом, — он усмехнулся, — ее стройное и белое тело ступает по земле не хуже, чем у ее более обыкновенных подружек! И вряд ли превратится в туман, если его потрогать.
— У нее нет подружек, — рассеянно возразил Шумри. — И я не уверен, что у тебя с ней что-нибудь получится.
— Посмотрим, — лаконично ответил киммериец.
Конан догадывался, что вряд ли на ужин им будет подано дымящееся жаркое или нежная печень дикой свиньи. Но, тем не менее, увидев на расстеленном на мху куске синей ткани груду разноцветных фруктов и ягод, из которых больше половины были ему незнакомы, он растерялся.
— Извини меня, прекрасная госпожа. Но я привык каждую еду не начинать, а заканчивать подобной пищей.
— Извини и ты. Но ничего другого предложить я вам не смогу. Взгляните, — Алмена взяла один из плодов, желто-зеленый, с шершавой кожурой и нежным запахом, напоминающий дыню, с помощью которой Шумри когда-то уговорил киммерийца ринуться в безрассудное путешествие. — Эти создания — единственные, которые Природа сотворила только для того, чтобы ими насыщались живые существа. Оттого их не надо ни жарить, ни печь, ни солить. Оттого ничто в мире не может сравниться с ними ни вкусом, ни запахом.
— Пахнут они неплохо, — согласился Конан, — разве я спорю? Я бы с удовольствием съел две-три штуки, но набивать живот ими одними?.. Пусть это пища фей, пища сумасшедших вендийских отшельников, пища странных лесных красавиц вроде тебя, — но не воинов! Да грозный Кром просто лопнет со смеху, увидев меня за таким занятием. Или превратит в обезьяну.
— Очень жаль, — Алмена поднялась с легким вздохом (до этого она сидела во мху со скрещенными перед собой ногами, как любят сидеть в Вендии или Иранистане). — Надеюсь, до утра вы не успеете умереть с голоду. Рано утром я покажу вам самую короткую дорогу на юг. — Она потрогала носком босой ноги пружинящий мох. — Если спать во мху, приснятся самые сладкие моменты из прожитой жизни… А если выбрать гамак, — она кивнула на пару сеток, сплетенных из водорослей и висящих на крепких ветвях дуба, — он убаюкает вас, как когда-то укачивала в колыбели мать. Сниться же будет… что-то неведомое, несказанное.
Когда ее светлое платье скрылось за деревьями, Конан задумчиво повертел в ладонях самый крупный и спелый плод и вонзил в него зубы. Шумри, как оказалось, успел уже уничтожить штук пять предназначенных Природой для съедения созданий…
Осталось неизвестным, что снилось Конану, который выбрал в качестве ложа густую шерсть мха. Но наутро в синих его глазах было непривычно мечтательное выражение. Немедиец выбрал гамак, Даже прохладные воды озера, в которые оба нырнули с первыми лучами солнца, не смогли смыть с его лица изумление заглянувшего за край перевернутой небесной чаши…
— Конан, — начал Шумри, когда они присели возле Лоскута с фруктами, чье число и разнообразие превосходили вчерашнее, — я тебя ни разу ни о чем не просил…
— Можешь не продолжать, — прервал его киммериец. — Сейчас ты скажешь, что решил остаться здесь навсегда.
— Что ты! Навсегда остаться здесь невозможно. Но несколько дней… Не могу объяснить тебе, как это для меня важно!
Он взглянул на варвара с такой мольбой, что тому стало неловко. Ему самому не хотелось покидать это загадочное место, эту странную женщину, непонятную и влекущую. Но признаваться в постыдной слабости своему спутнику было в его глазах недостойно мужчины.