Багровый молот
Шрифт:
Эггенберг снова набрал полную грудь воздуха.
— Я всегда был сторонником действия, — чеканил он. — И это приносило плоды. Но сейчас я говорю: нужно выждать. Если эдикт о реституции — или хотя бы слухи о его подготовке — появится в ближайшее время, вся наша политика, все, чему мы посвятили свои жизни, все это рассыплется в прах. Я знаю, я сам не раз говорил кайзеру: одним из важнейших шагов на пути к восстановлению монархии и возвращения ей былой силы является восстановление прав католической церкви.
— Если бы вы знали, как странно слышать подобное из уст человека, которого при рождении крестили в лютеранской кирхе.
— Я давно
— Ради карьеры?
— Из убеждений. Германия всегда была католической империей. Одно государство, один монарх, одна церковь. И если я хочу служить этому государству, я должен быть католиком. Язва, которую выпестовал Лютер, должна быть уничтожена. Или как минимум низведена до презираемого второстепенного культа. Князья, банкиры, старшины гильдий, чиновники — должны быть католиками. Пусть лютеране поют свои гимны, пусть их вера останется уделом простолюдинов, неудачников, бедняков. Но!
97
Ханс Ульрих фон Эггенберг был крещен по лютеранскому обряду. В дальнейшем перешел в католицизм.
Произнося это слово, Эггенберг как будто увеличился в размерах.
— Но! — повторил он, воздев палец, украшенный массивным золотым перстнем. — Сейчас мы еще не можем раскрывать своих планов. Сейчас нам еще приходится задабривать Саксонию и Бранденбург. У них есть армии, у них есть авторитет, у них есть голоса в совете курфюрстов. Было бы очень некстати, если бы они вдруг по какой-то причине решили обратить свое оружие против нас, ударить в тыл наступающих армий Валленштайна или перерезать его линии снабжения. Но если сейчас Берлин и Дрезден узнают, что мы намереваемся отобрать у них весьма лакомые куски, — что они сделают? И ведь дело не только в них. Восстанавливая порядок, который существовал на момент подписания Аугсбургского мира, мы полностью перекраиваем границы в Северной и Центральной Германии. Тот, кто сейчас мнит себя могущественным князем, превратится в мелкопоместного дворянчика. Это будет настоящий пожар, Ламормейн. И если этот пожар разгорится сейчас, мы не сможем его потушить.
— Так чего вы хотите?
— Если мои доводы вас убедили — поговорите с кайзером. Вы его видите чаще, чем я. Быть духовником подчас бывает куда выгоднее, чем первым министром. Убедите его отложить принятие эдикта о реституции.
— Надолго?
— Два-три года, как минимум. К тому времени мы успеем закончить войну и навести хоть какой-то порядок во вновь возвращенных под кайзерское правление землях.
— Я подумаю, — бесстрастно ответил Ламормейн.
— Рассчитываю на вас. Вы занимались реституцией в Богемии, и опыта в этих делах у вас куда больше, чем у меня.
— У вас тоже немало опыта. Как-никак, вы и Валленштайн получили львиную долю того, что было отобрано у чешских дворян [98] .
— Щедростью и милостью императора, мой дорогой. Эдикт укрепит империю. Но это лекарство можно давать больному лишь тогда, когда он сможет самостоятельно подняться с кровати. Между прочим, то же самое я могу сказать и о письме этого Хаана, которое вы мне прислали недавно. — И Эггенберг вытащил из кармана сложенные пополам листы.
98
Ханс Ульрих фон Эггенберт и Альбрехт Валленштайн получили от императора значительные земельные владения в Богемии, конфискованные у чешских дворян-протестантов.
Ламормейн выжидательно смотрел на него.
— Мы оба знаем, что такое Иоганн Георг Фукс фон Дорнхайм, — продолжал министр. — Но он — наш союзник. Он не хочет играть под дудку Мюнхена, и это сильно поднимает его в моих глазах. Что там пишет бамбергский канцлер? «Князь-епископ уничтожает преданных делу Лиги людей». Так пусть уничтожает! Лига свое отжила, ее место — на кладбище. Поддерживать Лигу — поддерживать курфюрста Максимилиана. И если бамбергский князь-епископ ослабляет Лигу и тем самым ослабляет позиции Баварии — мы не тронем его.
— Бавария — наш союзник.
— Вы ведь знаете, мой дорогой, мое мнение по этому поводу. Бавария — временный союзник, который вскоре может стать весьма опасным врагом. Цель кайзера — и наша с вами цель — превратить Империю в централизованную монархию. Упразднить автономию княжеств и городов, заставить их подчиняться. Цель Баварии прямо противоположна. Они будут стремиться укрепить свою независимость от короны, разговаривать с нами как с равными.
— Допустим. Но то, что происходит в Бамберге, могут использовать против нас наши враги.
— Не понимаю.
— Вы прекрасно понимаете, — посмотрел ему в глаза Ламормейн. — Если информация о бамбергских… м-м-м… событиях попадет в лютеранские памфлеты и газетенки…
— Неужели вас это пугает? — всплеснул руками фон Эггенберг. — Если они заговорят об этом — замечательно. В этом случае кайзер сможет продемонстрировать всему миру свою справедливость: узнав о преступлениях в Бамберге, он вышвырнет князя-епископа и поставит на его место свою креатуру. Поймите, Ламормейн, скандал в Бамберге будет играть в первую очередь против курфюрста, который проморгал подобное безобразие у самых своих границ и в пределах своей неофициальной сферы влияния.
— Итак, министр фон Эггенберг считает, что… — Ламормейн сделал паузу.
— Министр фон Эггенберг считает — хоть это и относится к компетенции патера Ламормейна, — что письмо Хаана следует на некоторое время положить под сукно.
— Хаан помог нам успокоить Магдебург.
— Значит, больше в этом вопросе нам его услуги не потребуются. Канцлер действует в интересах Лиги. А Лига должна отойти на второй план. И через время — исчезнуть. Священный германский рейх не нуждается в подобного рода союзах.
— Я человек церкви, министр. Я приветствую борьбу с колдовством. Но мне претит гибель невинных людей. А вы предлагаете мне бездействие. Преступное бездействие.
— Это отнюдь не бездействие.
— Что же тогда?
— Тактика. «Гибель невинных людей» — возможно, это говорит голос совести, который время от времени просыпается в каждом из нас. Решайте сами, чему следовать: этому неверному голосу или мудрости государственного мужа. И поймите: то, что мы делаем — укрепляем центральную власть, стремимся ограничить всевластие местных князьков, — все это позволит раз и навсегда вылечить ту болезнь, вспышку которой мы наблюдаем в Бамберге. И, по большому счету, какое нам дело до нескольких лишних смертей, когда на кону — судьба многомиллионной Империи?