Бахмутский шлях
Шрифт:
— Бери!.. Бери!.. Бери!..
— Да у него ж денег нет! А то какой бы дурак не взял за триста такие часы? Хочешь, на спор за двести отдам?
Закружилось, затуманилось в Яшкиной голове, обмякли ноги: какое счастье подвалило! Было двести, и вдруг сразу станет пятьсот рублей! Тогда можно жить, можно купить не одну буханку, а и кое-что к хлебу…
— Бери!.. Бери!.. — уже шепчут ему и остальные.
— Нет у него денег, — презрительно сказал долговязый и сделал вид, что уходит: нечего, мол, даром время терять с такой мелкотой.
И
— Бери!.. Бери!.. Бери!..
Колотится сердце, подступает к самому горлу. Откашлялся Яшка, крикнул:
— Давай!.. За двести…
Вся ватага снова прихлынула к Яшке, смотрят с нетерпением, как он силится — вытаскивает из-под подкладки деньги. Тянет их, а они не даются. Мать посоветовала спрятать подальше. «Дальше положишь, — говорила, — ближе возьмешь». Где уж тут ближе… Яшка рассердился, рванул подкладку — вот они, наконец, хрумкнули в руках. Протянул долговязому:
— Бери!
Взял тот деньги, не считая, сунул в карман, отдал Яшке часы.
— Носи на здоровьечко! Культурненько жить теперь будешь — с часами.
Долговязый издевался, но Яшка не обращал внимания, искал своего знакомца. Нашел, кивнул ему: «Ну, что же ты? Давай неси свои пятьсот». А тот вместо того, чтобы кинуться домой за деньгами, показал Яшке язык.
— Сейчас — спешу! Они ж стоят, дурачок!..
Приложил Яшка часы к уху — правда стоят. Похолодел весь: обманули жулики проклятые… Оставили без копейки… Обманули, сматываются. Вон как улепетывают, трусы…
— Эй, подожди!.. — закричал Яшка.
Но его никто не стал ждать. Ватага быстро скрылась в переулке, будто растаяла.
Брызнули слезы из Яшкиных глаз. Вокруг пальца обвели! Какой дурак, какой растяпа!..
Яшка занес руку, хотел трахнуть часы о землю, да вовремя раздумал: что это даст? Денег все равно не вернешь. Посмотрел на циферблат — секундная стрелка вроде прыгает. А может, Яшке померещилось. Да все равно — что толку от них, зачем они ему?..
Повернулся и поплелся в толкучку.
— Пирожки! Пирожки! Кому горячие пирожки?
— Ряженка! Яички!
— Картошка, картошка! С пылу, с жару! Пока горяченькая, пока горяченькая!
— Огурчики солененькие!
Крутится, вертится толкучка, много вкусных вещей вокруг, да Яшке не пробовать их: прошляпил деньги. Глотнул слюну и отвалил в сторону от продуктовых рядов.
— Продаешь, что ли, парень.
Идет Яшка, ничего не слышит.
— Эй, оглох что ли? — толкнули Яшку в плечо. — Сколько просишь? — и уже выковырнули из Яшкиной руки часы, рассматривают, прикладывают к уху какие-то дядьки. — Хочешь тридцатку?
Пришел Яшка в себя, обрадовался: тридцатка возвращается! А что с нею делать? Буханка хлеба стоит пятьдесят рублей…
— Пятьдесят… — неуверенно попросил Яшка и подумал: «Надо хоть за тридцать отдать, пока идут, остановятся, ничего не дадут за них».
— Ну, что ты, парень! Сорок? Ну, по рукам?
— Мне хлеба надо купить, — проговорил Яшка.
— Ладно, бери полсотню.
И в Яшкиной руке, в которой он только что держал часы, теперь лежали засаленные бумажки денег. Не стал Яшка пересчитывать их, метнулся к продуктовым рядам.
«Надо скорей купить поесть да сматываться с этого базара», — решил он. Выбрал тетку постарше, подошел, как можно ласковее спросил, сколько стоит хлеб. Не погнала, как та, первая, ответила:
— Прошу пятьдесят, отдам за сорок.
— Ну, давайте.
Купил Яшка буханку хлеба, сунул в вещмешок. Приятно потяжелела сумка, забросил за плечо. На десятку взял вареной картошки и подался опять на вокзал.
ЧЕРЕЗ ПОЛЬШУ…
Толкается без цели Яшка по вокзалу, по станции, не знает, что делать, как быть. Домой возвращаться ни с чем не хочется и дальше ехать уж, кажется, некуда: недалеко за Ковелем, говорят, польская граница. Рассказывают знающие люди — в Бресте можно больше толку добиться, чем в Ковеле. Да где тот Брест, как туда добраться?
Ходит по станции, вдоль эшелонов с ранеными, расспрашивает. Нет, никто не знает такого госпиталя. А что, если рискнуть — поехать дальше?
На станции творится что-то невероятное. Такого количества поездов, военной техники, людей Яшке ни разу видеть не приходилось. Казалось, во всем этом скоплении трудно разобраться и трудно навести порядок. Но чья-то невидимая рука разбиралась и направляла грузы по назначению. Один за другим приходили поезда, эшелоны с людьми пополняли свои запасы на продпункте, отправлялись дальше, а на их место тут же прибывали другие.
Яшка уже знал, какие поезда идут на запад и какие — на восток. Порожняку и раненым солдатам, понятно, на фронте делать нечего, поэтому он больше присматривался к составам, груженным военной техникой. Проситься у военных, чтобы взяли его в попутчики, он не стал, заранее знал — ничего не выйдет, за границу его никто не возьмет.
План созрел такой — пробраться незаметно на платформу, залезть под брезент и не вылезать.
Улучив момент, Яшка так и сделал — юркнул под брезент. Места оказалось достаточно, Яшка мог не только лежать, но и сидеть. Он снял вещмешок, положил рядом, поджал под себя ноги и стал ждать, когда поезд тронется.
Под брезентом было темно, и сначала он ничего не видел. Но постепенно глаза пообвыкли в темноте: свет пробивался к щель между брезентом и полом платформы, просачивался он и сквозь брезент, как сквозь густое сито. «От дождя тут, конечно, не спасешься, — подумал Яшка. — Этот брезент, наверное, только для маскировки».
Яшке казалось, что поезд стоит слишком долго. Он уже устал от напряженного ожидания, хотелось выбраться из своей темницы, пока не поздно, однако пересилил себя. Чтобы как-то развлечься, стал рассматривать орудие. Он обнаружил, что это вовсе не орудие, а что-то совсем другое. Танк — не танк, металлическое брюхо низко висит. И не автомобиль и не трактор. Скорее большая лодка на гусеницах. Сидя под днищем этой махины, да еще в полумраке, трудно представить ее целиком. Он потрогал рукой — железо, шершавое и холодное. Керосиновый запах свежей краски еще не выветрился и мутил голову.