Бахмутский шлях
Шрифт:
Один солдат оглянулся, толкнул товарища:
— Да у парнишки беда, наверное…
Вернулись.
— Ну, ты что?
— Эк как запугали народ фашисты проклятые! В пустой дом человек боится зайти переночевать. — И к Яшке: — Ты не боись, заходи и спи. Под перину — и все.
«Опять — «под перину», — думает Яшка.
— Ну чего смотришь? У них перинами накрываются заместо одеяла.
— Да знает он, что ты ему толкуешь. Насмотрелся, наверное, как они жили. В лагерях был или батрачил?
— Госпиталь ищу, — сказал Яшка. — Брат там мой раненый лежит, — достал письмо, показал полевую почту.
Посмотрели
— А переночевать — вон заходи в особняк и живи как фон барон, — сказали и пошли своей дорогой.
«ACHTUNG!»
Завел Яшка велосипед во двор, прикрыл за собой узорчатую металлическую калитку, осмотрелся. Культурный дворик: клумбочки, кусточки подстриженные, на дорожках ни соринки, даже ступать боязно. Однако решился, пошел к дому и велосипед за собой потащил. Прислонил его к стене, толкнул коричневую дверь с блестящей медной планкой понизу. Дверь бесшумно отворилась, и Яшка оказался в просторном коридоре. Постоял, прислушался — откуда-то доносился непонятный шум, вроде как ливень за стеной. Сообразил, открыл боковую дверь. В белую и чистую, как тарелка, раковину хлестала вода с изогнутого лебединой шеей крана. Яшка закрутил кран, поднял с пола полотенце — мохнатое и мягкое, будто мех лисицы, — повесил на крючок.
Ванна тоже белая, без единого пятнышка. Не выдержал — потрогал ладонью гладкую эмаль, а потом — и хромированную лебединую шею крана. Все блестит, все сверкает. Жили люди! Наверное, действительно фон барон какой-нибудь обитал тут. Смылся…
Вышел Яшка из ванной, поднялся по лестнице на второй этаж. Заглянул в одну комнату — шкафы открыты, ящики комодов вытащены, вещи на полу — как в том универмаге. Не стал и заходить, открыл дверь в другую комнату — спальня. Две широкие деревянные кровати, как баржи, стояли на средине комнаты. Шкафы и здесь распотрошены, постель — дыбом.
Присел на край кровати, положил на пол вещмешок. «Вот тут и заночую». Хотел раздеться, но вспомнил о велосипеде и спустился вниз. Затащил его в коридор на всякий случай. Ночью могут увести, а он ему еще пригодится: ездить — не пешком ходить.
Солнце село, сумерки сгустились, и из каждого угла стала наползать темнота. Яшка щелкнул выключателем, но люстра осталась мертвой. Ни спичек, ни зажигалки у него не было, а без света плохо: жутко, неуютно, одиноко. Все предметы вырастают и, будто живые, приближаются к нему. Звенящая тишина тоже пугает.
«Уж лучше на улице быть, чем тут…» — и Яшка хотел было удрать из дома. Взял вещмешок, подошел к двери, но раздумал: «Чего бояться? В доме — никого, а на улице патрули ходят». Вернулся. Однако даже ботинки не снял, так одетым и лег. Все-таки мало ли что может случиться. Закрыл глаза, стал считать, чтобы пи о чем не думать и поскорее заснуть. До трехсот досчитал, а мысли разные все равно в голову лезут. Перевернулся вниз лицом и снова — считать. На этот раз помогло — засыпать стал. И вдруг грохот внизу — велосипед загремел, звонком брякнул. Вскочил Яшка, прислушался: тишина. Уже хотел было лечь, как услышал осторожные шаги на лестнице. Скользнул с постели, юркнул под кровать, вещмешок подтащил к себе. Сердце пойманной птицей забилось. Ждет: кто бы это мог быть?.. Наши патрули? А может, бандиты? Вдруг это рыжий мародер?!
Дверь потихоньку открылась, и по полу забегал желтый кружок от фонарика.
— Niemand! da… — услышал Яшка приглушенный голос и обомлел: немец! И тотчас лестница заскрипела под тяжестью множества ног, но в спальню никто не вошел, загомонили за дверью. Прислушивается Яшка, ничего не может понять: говорят почти шепотом.
Дрожащими руками он развязал вещмешок, достал пистолет, нащупал большим пальцем предохранитель, перевел его вниз. «Ну, теперь пусть сунутся!..»
Спор за дверью не прекращался, пока, наконец, один из них не рявкнул:
— Achtung!
Затихли, и немец начальственным тоном приказал:
— Ausser Posten alle schlafen. Um drei morgens Angriff an die Station. Kleidung anbehalten, kein Fuer anmachen, Ruhe behalten, Schusswaffe bereit halten. {Всем, кроме часового, спать. В три часа утра идем на штурм станции. Не раздеваться, огней не зажигать, соблюдать тишину, оружие держать наготове.}
Не все разобрал Яшка, но главное уловил — в три часа на станцию готовится нападение. Вспомнился старшина со своими солдатами, лейтенант в новеньком обмундировании… Они уверены, что враг из лесу появится, а немцы в городе уже, совсем с другой стороны нагрянут. Предупредить бы… Но эта мысль сразу же померкла, как несбыточная: немцев много, а он один с маленьким пистолетиком сидит под кроватью.
В спальню вошли двое, повалились на кровать. О чем-то вполголоса перебросились несколькими словами и умолкли. Затаился и Яшка — не выдать бы как-нибудь себя. Решил ждать, когда немцы уйдут, а потом побыстрее выскочить на улицу и рассказать обо всем патрулям. Но вот на кровати захрапели, и Яшка план свой изменил. «Надо сейчас незаметно улизнуть отсюда…»
Не раздумывая, начал действовать. Расшнуровал ботинки, снял их потихоньку, босиком бесшумно проскользнул мимо спящих, пополз к двери. Она оказалась открытой, и Яшка легко вышел на лестницу. Сверху ему было видно, что и наружная дверь открыта настежь: серая ночь просвечивала сквозь дверной проем. Обрадовался: еще несколько шагов — и он на улице!
Прислушался к тишине и ступил на нижнюю ступеньку. Но в этот момент в проеме двери появилась тень — часовой. Немец постоял немного и прошел вправо.
О часовом Яшка почему-то не подумал и теперь не знал, как быть. Вернуться снова под кровать или все-таки идти? Пока раздумывал, часовой прошел в обратную сторону. Яшка быстро спустился вниз, прильнул к косяку двери, затаился. Сердце колотилось в груди так, будто он без передыху бежал много километров. Ругал себя за это Яшка, обзывал трусом и ненавидел. «Как родился трусом, так, наверное, и помру. Правду мать говорила: «Девчонка…» А сердце все равно не успокаивается, бьется, как у загнанного зверька.
Тем временем часовой возвратился, взошел на крылечко, остановился как раз у двери. Яшка слышал даже его дыхание, улавливал тяжелый, застоявшийся сырой запах сигарет. Немец потоптался на крылечке, огляделся по сторонам и пошел. Яшка выждал с минуту, пока часовой отошел подальше, и что есть силы пустился к калитке.
Холодный асфальт жег голые пятки, но у Яшки одно желание было — скорее шмыгнуть в калитку, скорее… А она, как нарочно, была далеко, и Яшка бежал, бежал и каждую секунду ждал выстрела себе в спину.