Бал для убийцы
Шрифт:
— Понимаю, — вздохнул следователь. — Восхищаюсь вами, Майя Аркадьевна: набедокурившие дети спасаются у вас от родительского гнева, вооруженные террористы прячутся от федерального розыска… Ваше имя случайно не мать Тереза?
— Вы на меня злитесь…
— Я не могу вас ухватить, — объяснил он. — Хотя профессиональные рефлексы так и зудят. Я могу голову дать на отсечение: вы знаете больше, чем говорите. Хотелось бы знать, почему при таком раскладе вы до сих пор живы. Гоц получил пулю за значительно меньшую провинность.
«Тебе ничто не угрожает, — вспомнился текст записки, аккуратная строка печатных букв, отдающих даже некоторой варварской изысканностью. — Только молчи!!!» «Я молчу».
— Единственное, чем можно это объяснить…
— Да? — очнулась она.
— Гоц мог погибнуть вместо вас.
— Что?
— Посудите сами: вы живете одна (то есть за вами прочно закрепилась подобная репутация)…
— Старой девы? — подсказала она.
— Ну, скажем, дамы на перепутье. Убийца звонит в дверь с уверенностью, что кроме вас…
— Да как же Гоц ему открыл?
— Это другой вопрос. Главное — преступник ожидал увидеть совсем другого человека. Однако отступать было поздно. Так что считайте, вам повезло… пока.
Глава 17
Она все-таки дождалась, дотерпела — обыск в гостиной подошел к концу, невеликий улов (полбутылки «Горбачевки» и пуля, извлеченная из косяка) был рассортирован по полиэтиленовым пакетам, непрошеные гости шумно потолкались в прихожей и удалились, бесцеремонно хлопнув дверью. Майя робко сказала Геннадию Алакину, который подвозил ее домой после новогоднего уик-энда с убийством, «до свидания» — он даже не взглянул в ее сторону.
— Вам не жалко его? — тихо спросил Колчин, когда они остались одни.
Она растерялась.
— Геннадия?
— Нет, покойного.
— Почему вы спросили?
— Вы странно вели себя. Витали где-то в высоких эмпиреях. А ведь он прожил у вас больше недели и вряд ли все это время держал вас под дулом пистолета, рука бы затекла. Да и пистолета у него не было… Вы с ним спали?
Она поплотнее закуталась в старинную шаль — вспомнилось мощное тренированное тело (привет из беспорточной юности, проведенной на комсомольских стройках), крупная голова (привет из рахитичного детства), история жизни, рассказанная меж двух сигаретных затяжек, и Майя почувствовала, как на сердце каскадами обрушивается ледяная тоска, целые айсберги тоски…
— Вы ничего не хотите мне сказать?
Она сухо качнула головой.
— Что ж, дело ваше. Из города никуда не уезжать, вы еще понадобитесь, — следователь сардонически усмехнулся. — Если доживете.
И оставил ее одну, растерянную, мятущуюся, посреди отвратительно пустой прихожей, наедине с беспощадным зеркалом и профессионально привинченной к стене вешалкой в виде рогов оленя. Наедине с беспорядочными мыслями и холодной решимостью идти до конца.
До дома, где жил Артур, она добралась на хмуром частнике, запросившем «стольник» за поездку длиною в три с половиной квартала. Выговорив желаемую сумму, частник не выдержал и покраснел, но Майя только махнула рукой, преисполненная чувства, будто завтра настанет давно обещанный конец света и деньги можно тратить без счета, зажмурив глаза.
Едва прибыли на место, она сунула водителю деньги, вышла из машины и единым духом подскочила к двери, обитой дерматином.
Она звонила долго, с нехорошим замиранием сердца, рисуя в воспаленном воображении картины одна другой ужаснее. Никто не отзывался. Она постучалась к соседям: из недр квартиры послышался радостный лай, дверь отворилась, на лестницу выскочил уже знакомый ротвейлер Кокос и выглянул детинушка-ново-русс, на этот раз в сильно растянутой майке и со златой цепью на массивной шее. Поковыряв в носу, он посмотрел на Майю и произнес классическую реплику:
— Че?
— Як Кузнецовым, — заторопилась Майя. — Звоню, а никто не отвечает. Не подскажете, где они?
— Укатили куда-то часа полтора назад. Я из окошка видел, как он свою лайбу заводил.
— Лайбу?
— «Тойоту». У него красная «тойота».
— Он был один?
— С дочкой.
— Куда он мог уехать?
Он возмутился:
— Я тебе что, «наружка», в натуре?
— Ну, хоть вещи при нем были?
Детинушка взглянул недоуменно — похоже, он жил в мире, где господствуют иные ритмы и другое время, сильно растянутое по горизонтали.
— Вещи? Типа сумки?
— Да, да!
— Ну, вроде был один пакет. Может, со жратвой, а может, с одеждой.
— Спасибо. — Майя отлепилась от стенки в почти бесчувственном состоянии. Дверь закрылась с громким щелчком, и лестничная клетка снова затихла.
В подъезде она нос к носу столкнулась с Валей Савичевой. Та произнесла дежурное «Здрасьте» и шмыгнула мимо, но Майя проворно поймала ее за воротничок.
— Их никого нет.
— Нет? — Валя огорчилась. — А мы с Лерой договаривались…
— Вот что, — Майя взволнованно присела перед девочкой на корточки. — Мне сказал сосед: они с отцом куда-то уехали на машине, взяв сумку. Еду или одежду (скорее одежду, мелькнуло в голове, — ту самую…). Подумай, куда они могли направиться?
— Вдвоем? — она послушно задумалась. — Наверное, на дачу… Вообще-то Лерка ее терпеть не может: говорит, там навозом воняет и в воздухе летает всякая дрянь. Но ведь сейчас зима.
— Знаешь, где она?
— Да, я была там прошлым летом. Если на электричке, то не доезжая Лаврино… — Девочка вздрогнула: видимо, ей передалась Майина тревога. — Что-то случилось?
— Пока не знаю. Надеюсь, что нет. Ладно, беги домой…
— А вы?
— А я — к ним на дачу. Может, перехвачу…
— Я с вами. Вы одна не найдете. — Валя решительно схватила Майю за рукав. — Ну, давайте же скорее!
Пришлось подчиниться. Втайне Майя обрадовалась: не стоило тащить девочку за тридевять земель на ночь глядя, однако вдвоем было как-то спокойнее…
Они едва успели на последнюю электричку. Промерзлый вагон шатало из стороны в сторону, их, двух путешественниц-авантюристок, тоже шатало на железных перестуках… Валя, нахохлившись, словно воробей на веточке, примостилась у окна, сосредоточенно глядя сквозь давно не мытое стекло — ничего не видно, лишь расплывчатые огни, подсвечивающие изнутри морозные узоры, снег, иней на стылых проводах, темные лесополосы по обеим сторонам…