Бал для убийцы
Шрифт:
Ниловский небрежно уклонился в сторону, не размениваясь даже на ответный удар кулаком, — просто влепил Николеньке тяжелую пощечину, а когда того развернуло — добавил носком сапога под копчик. Ощущение времени пропало — юноша ткнулся лбом в бежевые обои, покрытые тисненым рисунком (стилизованные лилии в одинаковых стилизованных вазах — почему-то они вызвали мысль о дорогом борделе), в глазах потемнело, и он медленно сполз на пол. Жандарм застыл на полдороге, не зная, что делать дальше.
— Уйдите, ротмистр, — сказал полковник, брезгливо вытирая руку платочком. — Сами договоримся, по-семейному.
Он подошел к арестованному, поднял его за шиворот и прошипел в лицо:
— Быстрее соображайте, Клянц. Либо шепчете мне адрес Карла и отправляетесь в тюрьму — либо я беру
Карла сам и тепло прощаюсь с вами у ворот, но тогда уж глядите… Ну! — рявкнул он. — Минуты на размышление у вас не будет, ответ сейчас: или — или!
Вот и все.
Николенька встал, покачиваясь, устремив стеклянный взгляд в окошко: серая седая мгла, серые камни на набережной, серая маслянистая вода с голубоватым росчерком мостов, барками сырых дров и бедными лодчонками, шпиль Петропавловки — «Летучий голландец», корабль-призрак, являющийся морякам как вестник скорых несчастий, бред, возникший в голове, одурманенной вином, любовью и скукой.
Вот и все.
— Пишите, — прошептал он. — Я все расскажу, все…
— Где сейчас Карл? — жестко спросил Ниловский.
— Скорее всего, на конспиративной квартире на Пантелеймоновской. — Николенька ухватил шефа охранки за полу мундира. — С ним должна быть девушка, Любовь Павловна Немчинова. Она ни в чем не виновата, просто случайный человек… Заклинаю вас, не трогайте ее!!!
— Все слышали? — сказал Юрий Дмитриевич, когда арестанта выволокли за дверь. — Немедленно усиленный наряд на Пантелеймоновскую. Брать жестко, если возникнет необходимость — применяйте оружие. Живой мне нужна только девушка.
…Свечение шло от снега — возможно, последнего в этом году (уходящая зима преподнесла прощальный подарок), но по-настоящему белого, легкого, укрывшего «великолепными коврами» угрюмую серость раннего утра. Она открыла глаза, сладко потянулась под одеялом — было тепло и уютно, как бывает в далеком детстве, где остались варенье, любимый апельсиновый сок с мармеладом и ласковый маменькин голос, рассказывающий сказку на ночь — Анна Бенедиктовна была прекрасной сказительницей, не говорила, а будто пела… И Любушка подумала: «Наверное, он считает меня порочной».
— Ты считаешь меня порочной?
Карл усмехнулся в острую бородку.
— Зажги мне сигарету.
— Нет, ты скажи. Ведь мы живем невенчаными…
— Тебя волнуют условности?
— Меня волнуешь ты.
Приподнявшись на локте, она разглядывала его тело, гладкое и мускулистое, словно у танцора. От него восхитительно пахло жасминовой водой и потом — его собственным и ее, за ночь эти запахи перемешались.
— Нынче же нужно уехать, — пробормотал он.
— Куда? — Любушка нимало не встревожилась, спросила с готовностью и деловитостью, просто чтобы уточнить.
— В Париж, в Вену… Если старый сморчок провернет свою коронную комбинацию, оставаться в городе будет опасно.
— Какую комбинацию?
— Ликвидирует Ниловского.
— Но каким образом?
— Не спрашивай. — Его пальцы скользнули по ее обнаженной груди. — Лучше иди-ка сюда…
Но она не послушалась — ласково поцеловав его в ложбинку над ключицей (кожа его была теплая и терпкая, отдающая несовместимой с Петербургом южной негой, виноградом и домиком с мансардой), прошла на цыпочках к окну и увидела, как к подъезду с двух сторон метнулись длиннополые тени, похожие на бесшумную стаю черных ворон. «Окружайте дом, — тихо приказал кто-то. — Входим на счет „три"…»
— Ты скоро? — спросил Лебединцев.
— Сейчас, милый.
В соседней комнате — гостиной, еще недавно погруженной в сонную тьму, а сейчас ярко освещенной, — слышались невнятные голоса, будто оркестр настраивал инструменты. Майя, сидя за столом и хмуро уставясь на полупустую бутылку («Денег занял у тебя… Я отдам, не беспокойся…»), безуспешно пыталась вникнуть в происходящее — в устало-терпеливые вопросы следователя, но выходило плохо.
— Значит, водку покупали не вы?
— Что?
— Я спрашиваю, кто покупал водку?
— Он.
— Гоц? Майя Аркадьевна, не заставляйте меня…
— Он, он. В ларьке возле подъезда.
— Когда?
— Вчера, около шести вечера. Я как раз пришла из библиотеки…
— И тут же закатили семейную сцену? — Колчин примостился на подоконнике, выпуская дым в открытую форточку. — Квартиру, насколько я понял, он оставил незапертой… Или вы давали ему ключи?
— Нет.
— Почему?
Майя в бессилии прикрыла глаза.
— Я боялась, что он уйдет.
— Понятно, — вздохнул следователь. — Излюбленный сюжет для триллеров и сексуальных игр: заложница в лапах террориста. На выпускниц философских факультетов действует, как красная тряпка на быка.
— Зачем вы так? — укоризненно сказала Майя. — Его нет в живых…
Колчин отлепился от окна, подошел к ней и рывком развернул к себе.
— Затем, что я хочу разозлить вас. Вернуть к жизни, заставить включиться… Коли уж вы влезли в это дерьмо по самую макушку — извольте помогать.
— Значит, вы меня больше не подозреваете?
— Подозреваю, — серьезно отозвался он. — Вы единственная знали, где хранился пистолет. Вы единственная, у кого были ключи от входной двери (на замке, кстати, ни единой царапины — кем бы ни был убийца, отмычкой он не пользовался). Вы единственная, кто точно знал, что Гоц прячется в вашей квартире.
— Его могли увидеть, когда он бегал в ларек за водкой…
— Но как преступник открыл дверь? А если это сделал сам покойник — то почему? Знаете, у меня просто руки чешутся посадить вас под замок, по соседству с вашим приятелем. Тем более что имею формальное право.