Бал неисполненных желаний

Он был отчаянно печален, этот Димочка. Узкое лицо побледнело, а кончик носа, наоборот, покраснел. Смотрел в сторону. Опять же отчаянно – пытался сохранить спокойствие. Но как раз эта отстраненность взгляда и окаменелость челюсти выдавали его переживания.

– Не расстраивайся.

Соня попыталась заглянуть ему в глаза.

– Я не расстраиваюсь! – выдавил сквозь сжатые зубы Димочка. – Чего мне расстраиваться? У меня все… – он вдохнул с всхлипом, болезненно, – хорошо.

И невероятно четко ставя ноги, потопал вдаль.

«Бедненький, – вздохнула Соня. – Отччччччаянннно печчччальный».

Димочка мил, тих, робок. Высокий. Очень худой. Вьющиеся волосы зачесывает назад, отчего они стоят вокруг головы пушистой шапкой. Всю весну бледной тенью проходил за Тамаркой. Она хмыкала, довольная победой. Все ждала, что признается в любви, но он молчал. Дрожащей рукой брал ее руку в темном кинотеатре и замирал, словно энергией подпитывался.

«Робот», – наградила его кличкой Томочка.

Жалко мальчика, ой как жалко. Признаний Томка не дождалась – и вот теперь целуется с Максом. На всех переменах они вместе, весь август – вместе. А Соне досталась почетная миссия сообщить эту радостную новость Димочке. Не самой же Тамаре об этом говорить, в самом деле. Не дай бог, подойдет потом, начнет объясняться – помешает. Потому что Максик ревнив. Рассорит еще Димочка большую и светлую любовь.

Вот Соня и сказала, а теперь на душе тяжело. Нет, не тяжело – отчаянно печально. Бедный Димочка… Он неплох. Дискотеки проводит, в музыке разбирается, фотографирует хорошо. Вроде все при нем…

Ровная спина, высоко поднятый подбородок. Обиделся. Будет плакать?

Соне и любопытно стало, и стыдно – ну что она лезет? Томка, злючка такая, попросила поговорить с Падалкиным. Соня поговорила. Какой с нее спрос?

Врет. Опять врет! Есть спрос. Раньше за плохие вести гонцов убивали… Ой, мамочки! Сейчас бедный Падалкин с лестницы навернется, оправдает фамилию.

Нет, не упал. Это на него упал Фил, дружок его верный, шустрый, как маленькая обезьянка. Повис на плече. А Падалкин молчит… Стойкий оловянный солдатик.

А с чего это весть плохая? Наоборот! Может, сейчас все свое счастье и обретут. Потому что ну никак тихий Димочка не подходил веселой Томке. Никак. Отчаянно не подходил!

Тьфу ты, привязалось слово.

– Злая ты, Сонька, хоть и Мармеладова.

– Сам ты Мармеладов! – устало отмахнулась Соня.

Обругали его, но Славке хоть бы что. Стоит улыбается. Невысокий, крепенький, глазки ясные, отли-и-и-ичник…

– Убила человека – и довольна.

Славка перекинул сумку через плечо, давая понять, что хватит из себя изображать Александрийские столпы, пора и ногами поработать. Они и пошли. Мимо застывшего около окна Димочки и Фила, что-то жизнерадостно ему вещавшего. Мимо порхающей молодежи. К себе в класс.

– Жестокие вы, девчонки, – рассуждал между тем Славка. – Играете нашими чувствами, как мячиками.

– А вы, мальчишки, такие глупые становитесь, когда влюбляетесь, – парировала Соня. Ни злости, ни раздражения не было. Они просто говорили.

– Ой, скажу я тебе, – подхватил Соню под локоть Славка, – вы, девчонки, вообще похожи на дизентерийных амеб.

– На кого?

Соня никак не могла решиться, обижаться ей или нет, но на всякий случай остановилась.

– Полезная штука, – с серьезным видом говорил Славка. – Сидит в кишечнике человека, хорошие вещества вырабатывает. Но что-то в ней порой переклинивает – бац! – и ты уже из туалета не выходишь, дизентерией мучаешься.

– И что?

Соня не заметила, как низко склонила голову – ни дать ни взять бодучий маленький бычок.

– Так и вы – девчонки. Пока с вами дружишь, вы еще ничего. Но стоит вам вбить в голову, что в кого-то влюбились, – все, тайфун Катрин отдыхает! Вы на людей перестаете быть похожи.

– Все сказал?

– Да, моя речь была краткая, но выразительная.

Вот и настало время обижаться.

– А теперь беги отсюда, только очень быстро. Пока я не стукнула выразительно тебя по голове.

Славка пожал плечами и действительно пошел прочь. От Сони и от кабинета, к которому они подошли. В конце коридора обернулся, щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание:

– Да! Предлагаю сходить в кино. Сегодня в шесть около Центра. Фильм в шесть тридцать, так что не задерживайся!

– Бегу и падаю! – буркнула Соня, открывая дверь.

– Бежать не надо, – отозвался Славка. – Я люблю в девушках томную бледность.

Соня сжала губы, чтобы не выругаться. Славка Тырин был невозможен. Серьезно такого воспринимать – вот это и правда вредно для здоровья.

А за дверью ее ждал родной класс. Небольшой, двенадцать человек. Все те, кто остались после жесточайших контрольных и тестов грозного Большого Брата, учителя физики Бориса Бенедиктовича. Физматлицей, со всеми вытекающими.

Народ сидит давно установившимися парами. Герка Бородин с Катрин Кузнецовой, Тамара с Максиком. Марк Гмыря один. По идее, Славка сидит с Леной Кривиной, но они друг к другу равнодушны, им все равно, с кем и где сидеть. Но такова сила традиции. Их в одиннадцатом море. Началось все с Татьяны Алексеевны, учительницы биологии. Пришла она к ним в пятом классе, и жизнь изменилась. Они стали ходить в походы, собираться по вечерам, петь песни, организовали газету, раз в неделю обходили квартиры – проверяли, кто как делает уроки, кому надо помочь, кто как живет. Через два года Татьяна Алексеевна уехала, но класс уже не мог жить по-другому. Они были вместе, всегда и везде. Они продолжали ходить в походы, помогать друг другу. И даже сейчас, в одиннадцатом, когда каждый решил, куда пойдет, когда все по уши были заняты курсами и дополнительными с репетиторами, они были вместе. Любовная лихорадка, начавшаяся два года назад, закончилась мирным разделением на пары. А в остальном… «Ни шагу назад, ни шагу на месте, а только вперед и только вместе!» Жаль, что у них уже одиннадцатый, вот так бы еще пару годков…