Бал шутов. Роман
Шрифт:
— Вы тоже возьмете, Борис Николаевич?
— Я не люблю медведя, — сказал Сокол, — я вам уже говорил.
— Ради Бога, я ж вас не неволю, — возьмите коня, лося, оленя. Борщ платит.
— Оставьте в покое жителей леса, — попросил Сокол, — возьмите мне водки и пять порций икры.
Борщ заказал.
— Борис Николаевич, — сказал он, — у диссидента не должно быть плохого настроения. Диссидент — оптимист. Он верит в жизнь! В завтра! А ну, улыбнитесь-ка!
— Нет, — сказал Борис, —
— А она уже вот, — Борщ открывал запотевшую бутылочку, — а ну, подайте-ка улыбочку. Улыбнитесь!
— Кому, вам?
— Зачем? Жизни.
Сокол криво улыбнулся.
— Такой улыбкой можно спугнуть медведя, — констатировал Борщ, — ну, да ладно… Значит, Борис Николаевич, дело такого рода — надо создавать общество.
— Какое? — не понял Сокол.
— Тайное, — пояснил Борщ.
— Зачем? — Сокол заволновался, — зачем тайное общество?
— Для передачи власти, — спокойно объяснил Сокол.
— Кому?!
— Интеллектуалам.
— П — почему?
— Вы что, не любите интеллектуалов?
— А… о… обожаю.
— Так в чем же дело? Жрите икру, а то на нас смотрят.
— Умоляю, увольте, я на это не способен.
— Жрать икру?!
— На тайное…
— Не волнуйтесь, мы поможем, мы научим. Основной ваш тезис какой?
— Я не знаю.
— Слушайте! Главный ваш тезис таков: общество, где к власти могут придти безграмотные, мы уже создали. Давайте попробуем создать общество, где к власти могут придти эрудиты. Вам нравится ваш тезис?
— Это не мой.
— Мы вам его дарим. Повторите!
Сокол опрокинул бокал «Столичной», крякнул.
— Общество, — начал он, — где к власти могут придти идиоты, мы уже создали.
Борщ обиженно смотрел на него.
— Вы знаете, что этот стол прослушивается? — спросил он.
— Догадываюсь, — ответил Борис.
— Что ж вы порете чушь? Я разве сказал «идиоты»? Я сказал «малограмотные», те, кто неправильно говорят, пишут, делают ошибки в падежах, в ударении. Я, например, не могу правильно написать слово «интеллигенция». Хоть убей! Я в какой-то степени малограмотный. Но разве я идиот?
Соколу хотелось сказать «да», но он воздержался.
— Бывает, кстати, и наоборот, — продолжил Борщ, — высокообразованные, но идиоты…
— Товарищ Борщ, — сказал Сокол, — говорите яснее, что я должен делать. Призывать к топору?
— Ни в коем случае. Никаких топоров! У штурвала страны должны стать высокообразованные люди, а не нынешние, которые в речи делают больше ошибок, чем в ней слогов. Вы помните, как говорили Хрущев, Брежнев?
— Припоминаю, — сознался Сокол. Он был уже пьян. — Короче, кому вся власть?
Борщ улыбнулся.
— Вам, Борис Николаевич!
Сокол подскочил.
— Мне?! Вы хотите, чтоб я стал президентом?
— Сядьте, успокойтесь, — попросил Борщ, — не вам лично. Я имею в виду людей театра, критиков, историков, философов. Одним словом, всех тех, кто является интеллигентом и умеет писать это слово без ошибок. Вы будете требовать поставить их у руля.
Сокол задумался.
— А почему бы их действительно не поставить? — спросил он.
— А вот этого не надо, — укоризненно сказал Борщ, — наш стол прослушивается. Вы не доедете до Запада…
— Пардон, — сказал Сокол, — перепил. Закажите водки еще…
— Достаточно, — отрезал Борщ, — вы не запомните ни названия, ни девиза.
— Чего?
— Слушайте. Тайное общество будет называться «Набат», девиз — «Вся власть — элите», цель — передача власти.
Сокол задрожал, как осина.
— Не могу, — чуть не заплакал он, — отпустите!
— Сможете, — успокоил Борщ.
— Но вы ж из меня делаете Азефа, провокатора.
— Вот здесь клянусь, — торжественно произнес Борщ, — на медвежатине, ни один из ваших членов не будет тронут пальцем. Ни Шустер, ни Аймла, ни Гурамишвили.
— А это кто? — удивился Сокол.
— Я ж сказал — члены «Набата». Представители трех национальностей. Немецкой, эстонской, грузинской. Как видите, принцип интернационализма соблюдается. О своем членстве в «Набате» они еще не знают. Все организуете вы. Вот их адреса, фото, биографии, вкусы и слабости. Изучайте — и за работу!
— Нет, — властно сказал Борис, — сначала водки!
И тут испугался майор Борщ.
— Еще?! — его красные глаза полезли на розовый лоб…
Сокол вышел на улицу Бродского. Его качало.
Перед глазами плыла на могучих волнах гостиница «Европейская». Затем она уплыла, и девятый вал принес здание филармонии. Он побрел к площади Искусств, к памятнику, и долго стоял перед великим поэтом, не решаясь тревожить его — Соколу казалось, что Алекандр Сергеевич спит.
Но Пушкин не спал.
Соколу показалось, что он подмигнул ему.
Если грусть к тебе нагрянет, Не печалься, не сердись. В день уныния — смирись!День веселия верь — настанет, — сказал Пушкин.
— Не уверен, — протянул Сокол.
Затем, взобрался на постамент, вновь поцеловал солнце русской поэзии в уста, оглядел с высоты, нет ли поблизости красненького «Запорожца», спрыгнул и рысцой пошел к дому.
Весь вечер Ирина отпаивала Бориса, ставила ему на голову примочки, поила рассолом, поливала ледяной водой.