Баллада о кулаке (сборник)
Шрифт:
Юный Мотоеси видел: мастер меча ничуть не лицемерит. Благодарит от всего сердца. И то сказать: свиток со знаменитой пьесой отца, переписанной собственноручно сочинителем, да еще в придачу с авторскими комментариями на полях… За такой свиток иной дайме, из знатных покровителей искусства, годового жалованья риса не пожалеет.
Мысль пришла и ушла, оставив легкий налет вульгарности.
При чем тут рис? — отцовские свитки бесценны…
— Простите, наставник, но мы вынуждены отказаться. — Старший брат еще раз низко поклонился. — Верьте, мы скорбим, уходя! Пожалуй, в следующий раз, когда я вернусь в столицу…
Он запнулся, успокоил дыхание и твердо поправился:
— Если я вернусь в столицу. Тогда вы будете первым, к кому я зайду выразить свое неподдельное уважение.
— Да, да, конечно, — понимающе закивал Идзаса-сэнсей, сверкая лысиной на солнце. — Мирские почести, — мастер многозначительно понизил голос, — равно как опала и покровительство, преходящи! Один талант вечен, и указами его не отобрать. Я понимаю… А ваш младший брат — он ведь остается в городе? Я вас правильно понял, Мотомаса-сан?
Наставник «Небесной души» во время приватных разговоров всегда прибавлял к имени Мотомасы уважительную приставку «сан», несмотря на разницу в происхождении.
На занятиях он этого не делал.
Мотоеси шагнул вперед.
— Я… — Юноша понимал, что нарушает приличия, самовольно вмешиваясь в беседу старших, мешая брату ответить на вопрос наставника, и поэтому торопливо поклонился. — Сэнсей, умоляю, поймите меня правильно! Я…
Левая бровь Идзасы-сэнсея поползла вверх.
— Я слушаю, — очень тихо сказал мастер меча.
Как клинок из ножен вынул.
— Я больше не имею возможности посещать ваши занятия! — единым духом выпалил юноша и чуть не зажмурился от страха: таким острым вдруг стал рассеянный взгляд наставника.
— Ты решил сменить учителя?
— Что вы!.. что вы… никогда! Лучшего учителя, чем вы, не найти, даже если пройти пешком от мыса Амагасаки до горы Хиэй! Просто… просто…
— Я слушаю, — повторил Идзаса-сэнсей.
Юноша все-таки зажмурился.
Говорить так было легче, но не очень.
— Я… я — бездарный ученик! Я — позор своего наставника! И кроме того… ну, вы понимаете, учитель!.. сегун подверг опале наше семейство, и теперь…
— И теперь ты боишься навлечь на меня гнев сегуна Есинори?
Идзаса-сэнсей сейчас думал быстро. Многие не понимали, что медлительность этого человека во всех делах житейских способна перерасти в стремительность атакующей змеи без перехода, сразу, едва события переходили определенную, видимую только мастером черту. Многие не понимали, за что и поплатились; но сейчас речь не об этом.
Юнец прав — сегун злопамятен.
Юнец прав.
Но согласиться с его правотой — вот истинный позор.
Даже если этот позор родствен безопасности.
Улыбка растянула тонкие, бескровные губы маленького человека, похожего на краба; и при виде этой улыбки Мотоеси затрепетал с головы до пят.
— Наставник… наставник! Я готов принять любую кару за…
— Молчи и слушай. Только мне дозволено решать, кто из моих учеников талантлив, а кто бездарен. Только я принимаю решение: оставить или выгнать. Решая это сам, ты оскорбил меня. Но оскорбил по недомыслию, из лучших побуждений, и поэтому достоин прощения. Сейчас мы спустимся вниз, и я уделю тебе несколько минут своего времени. После чего приму окончательное решение: стану ли я учить тебя дальше или выгоню прочь. Ученик не выбирает, ученик отдает себя в знающие руки; бремя учителя — бремя выбора. И запомни: гнев или ласка сегуна Есинори здесь абсолютно ни при чем. На Пути Меча все равны.
Идзаса-сэнсей покосился на тех двоих, что совсем недавно рубились на песке аллеи, а сейчас стояли внизу бок о бок, у обвитой плющом беседки, с отрешенными лицами.
Услышали ли?
Запомнили?
Да, услышали и запомнили.
— Идем.
И, не дожидаясь, пока юноша последует за ним, Идзаса-сэнсей спустился по ступенькам.
Короткий жест — один из старших учеников кланяется и сломя голову убегает, чтобы минутой-другой позже принести из оружейного зала два деревянных боккэна. Мастер меча терпеть не мог этих новомодных ухищрений: на его занятиях использовались только стальные клинки, пусть и не работы оружейников древности, но все-таки стальные, заточенные, способные причинить увечье. И бамбуковые доспехи вкупе со шлемом он тоже не признавал, принуждая учеников заниматься в обыкновенной, повседневной одежде.
Когда он говорил другим наставникам, что так гораздо меньше пострадавших и гораздо больше постигнувших — он был прав.
Но верили ему не все.
Впрочем, сейчас можно было позволить себе взять в руки боккэн из твердой древесины. Не ради себя, а ради этого юного глупца, способного причинить собственному телу бед во сто крат больше, чем это сделает кто-либо другой, и в первую очередь он, Идзаса-сэнсей.
Рукоять, обтянутая вывороткой, сама ткнулась в ладонь.
Маленький, похожий на краба человек поднял деревянный меч над головой и застыл в ожидании.
4
Все вышло неправильно.
Совсем неправильно.
Нет, поначалу события не отклонялись от задуманного Идзаса-сэнсеем сценария. Мы, конечно, не великий Дзэами, пьес не пишем и не ставим, но некоторые сценарии и нам подвластны. Вон юнец робко берет поданный ему боккэн, спускается вниз, на песок… встает напротив.
Через секунду этому… как его?.. Мотоеси становится неуютно, он облизывает губы и зачем-то переносит вес на заднюю ногу. Ему, наверное, кажется, что так гораздо безопаснее, дальше от мастера и, значит, лучше; ему так кажется, и он не прав.
Пусть.
Пусть его.
А вот и боккэн косо смещается к правому плечу — еще одна глупость.
Простим и это, хотя в бою это смерть.
Разрубленная подмышка.
Впрочем, юнец не самурай, юнец — актер, для него смерть — это занавес и преддверие следующего спектакля.
Как и для нас всех, только спектакли разные.
Идзаса-сэнсей мог позволить себе думать о постороннем. Сейчас — мог. Он и так уже заранее решил: юнец останется у него в школе, независимо от итога испытания. Талантлив он или бездарен (второе — скорее), не имеет никакого значения. Даже если сам юноша станет упираться — заставим. И никто не сможет после этого сказать, что основатель школы «Небесная душа» способен бросить в беде своих учеников, даже рискуя навлечь на себя гнев властей.