Баллада о тыловиках
Шрифт:
К тому же не до этого. Буквально с каждым метром все больше ощущалось приближение фронта. Слышна была артиллерийская перестрелка. Вдали над лесом стлался дым.
Тревожнее и беспокойнее становилось и на дороге — начиналась неизвестность. Уже можно было проехать полкилометра, километр — и не встретить ни одной машины. Но когда они попадались, помпотех останавливал их и расспрашивал водителей. Слухи о положении под Лауценом были самые противоречивые. Одни утверждали, что окруженные части полностью уничтожены. Другие — что сопротивление продолжается. И каждый при этом клялся, что сам только что оттуда и
У поваленного столба с указателем «Нах Лауцен» подполковник остановил колонну. Командиру танкового взвода Горпинченко он приказал выдвинуть «тридцатьчетверки» вперед. Всех, кто был в «доджике», попросил пересесть на другие машины, а туда посадил «черных пехотинцев». Они должны были следовать в голове колонны, на некотором расстоянии от переднего танка, и быть, как он сказал, «ушами и глазами отряда».
Рая побежала к себе на «санитарку…
Борис легко подтянулся к борту «студебеккера» и очутился в кузове.
— Вперед!
Борис оглянулся. «Санитарка» шла последней, за машинами с хлебом. Видны были лишь край фургона и угол кабины. Борис приблизился к правому борту. На этот раз он увидел Раин локоть — один локоть. Если бы кто знал, как он устал от своей любви за эти два с половиной года! За полгода в училище и два года на фронте. Если бы кто знал…
Кто-то неожиданно воскликнул:
— Самолеты!..
Два «мессершмитта» вынырнули из-за леса и на бреющем полете, обстреливая колонну из пулеметов, пронеслись над дорогой. Это произошло так быстро, что все были застигнуты врасплох. Одни водители дали полный газ, другие затормозили. Многие бойцы не успели добежать до кюветов и попадали, где придется. Борис так и остался сидеть верхом на борту — одна нога здесь, другая там…
— Сейчас вернутся!..
Борис спрыгнул на землю и бросился к «санитарке. Небо над головой снова прорезал рев возвращающихся «мессершмиттов». Застучали пулеметы.
— Боря, сюда! — услыхал он голос Раи. Она лежала за небольшим бугорком и махала рукой. Жива, не ранена, больше ему ничего не надо.
И вдруг сразу стало тихо. Борис поднял голову и увидел, что самолетов уже нет. Поднимались и шли к машинам солдаты и офицеры.
— Где доктор? Вы не видели, где доктор? — взволнованно спрашивал кто-то.
— Я здесь! — крикнул Борис и быстро пошел на голос.
Из-за машины выбежал сержант из трофейной команды.
— Доктор, там один ранен!.. И убит один!
— Раненый где?
— Там, у танка!..
У второй «тридцатьчетверки» прямо на дороге сидел солдат. Двое поддерживали его за спину. Раненый тяжело дышал и захлебывался кровью. Борис расстегнул ему ворот: ранение в грудь! Срочно наложить тампон — и в госпиталь!
Все равно придется снять шинель…
А, Рая! Он совсем не слышал, как она подошла.
— Дай я тебе помогу…
Вдвоем у них, действительно, дело пошло быстрее. За какие-нибудь пять минут они наложили на рану тугую повязку и ввели обезболивающее. Помпотех согласился с их предложением — оставить с раненым санинструктора. На первой же попутной машине тот отвезет его в госпиталь.
Затем они осмотрели убитого. Это был тот самый Коронат, который в городке собирал людей. Его так и похоронили —
— По машинам!..
6
Через километр их остановили. Молоденький майор-артиллерист, сопровождаемый автоматчиками, отозвал в сторону подполковника Рябкина и что-то долго говорил ему, показывая вперед на дорогу. И тут Борис заметил, что из-за кустов на обочине выглядывали тоненькие стволы противотанковых пушек. Иптаповцы! Да, это были они — истребители вражеских танков.
Вернувшись к колонне, зампотех собрал офицеров и проинформировал их о сложившейся обстановке. Дальше по дороге ехать нельзя. В пяти километрах отсюда, прямо за тем лесом, гитлеровцы сосредоточили большое количество танков и самоходок. Судя по всему, они попытаются прорвать позиции, занимаемые истребительным противотанковым полком, и выйти на главное шоссе. Если им это удастся, положение усложнится. Поэтому артиллеристы обратились к ним с просьбой, если можно, поддержать их танками и людьми. Пришлось сказать о знамени. Они все поняли. Даже подсказали, как незаметней проскочить к Лауцену… Вон там начинается старая лесная дорога. Она ведет чуть ли не до Куммерсдорфа. А оттуда до Лауцена рукой подать. Только надо иметь в виду, что этой дорогой пользуются и немцы, и наши. Вчера по ней просочились сюда вражеские мотоциклисты. Так что следует смотреть в оба!
В заключение подполковник Рябкин обратился к Горпинченко:
— Старший лейтенант, как рация?
— Радист как будто наладил…
— Очень хорошо. Постарайтесь связаться с бригадой, установить ее точное местонахождение!
— Слушаюсь!..
Набежали низкие серые тучи. Поэтому, когда колонна свернула в темный лес, у Бориса появилось ощущение быстро надвигающегося вечера. Хотя было всего шесть часов, подполковник заранее распорядился ни в коем случае не включать фары. Приказал он и приглушить моторы. Все же рев от перегретых танковых двигателей был настолько силен, что порою не слышно было слов, сказанных рядом. Особенно на танке Горпинченко, куда Борис перебрался.
Дорога из-за подступавших к ней лесных сумерек казалась узкой, как тоннель. Впрочем, она и была такой. Бойцам все время приходилось наклонять голову, пропуская над собой низко нависшие ветки. Танки шли под сплошной треск придорожных кустов, задевая и перемалывая гусеницами пни.
Борис приблизился к зампотеху:
— Товарищ гвардии подполковник! А может быть, это хорошо, что от наших танков столько грохота? Подумают, что целый батальон, и побоятся напасть на нас…
— Ротой? — иронически продолжил Рябкин. — И нападут батальоном? Нет, доктор, лучше нам не переоценивать мощь наших боевых сил.
Конечно, он прав. В первом же серьезном бою за какие-нибудь несколько минут от их механизированного обоза останется мокрое место. Разумеется, это очень эффектно — на короткое время обмануть противника, сбить его с толку. Но что пользы от этого? Так ни бригаде не поможешь, ни знамени не спасешь. В их положении главное — как можно меньше привлекать к себе внимания, постараться быстрее и незаметнее соединиться с бригадой. Все остальное лишено смысла…
— Товарищ гвардии подполковник!
Опять Горпинченко. Он чем-то взволнован и обрадован.