Бальмонт

Куприяновский Павел Вячеславович

О невероятном успехе Бальмонта свидетельствовал и поток пародий. Пожалуй, ни на одного из русских поэтов XX века не было сочинено их так много. Пародировать можно только своеобычное, оригинальное, талантливое. Для серости есть другой жанр — эпиграмма. А на Бальмонта сочиняли пародии как друзья, так и литературные противники.

Преемственность «второй волны» символизма по отношению к «первой» включала в себя и момент отталкивания, преодоления. В первую очередь это касалось декадентства, упадничества, что «младшие» символисты стремились преодолеть на путях «жизнестроительства», дополненного, в духе Владимира Соловьева, мистическими ожиданиями обновления жизни.

Жизнестроительного пафоса не был чужд и Бальмонт, что ярко отразилось в книге «Будем как Солнце». Но Бальмонт связывал обновление с сильным, свободным, «новым» человеком, несущим в себе «дары будущего». Это была по-своему, на русский лад, перетолкованная идея Ницше. Она соединялась с верностью идее Красоты, которая, по Достоевскому, спасет мир. Ницше в духовном мире «младших» символистов, как и у Бальмонта,

занимал особое место, и в отношении к нему они нередко сближались. Это касается не только идеи «сверхчеловека», которая занимала и Блока, и Белого, и Эллиса, но и мыслей о преодолении рационализма, позитивного метода познания, предпочтения им интуиции, «новых ценностей», утверждаемых философом из Базеля.

По-своему отталкиваясь от декадентства и в этом совпадая со «второй волной» символистов, Бальмонт не был последователен и не порывал с чисто эстетической программой Брюсова. У них по-прежнему сохранялись отношения дружбы-соперничества. Бальмонт далеко не во всем был согласен с Брюсовым, вопреки ему, например, всячески поддерживал С. Кречетова и его издательство «Гриф». «Два врага в одном стане» — эту фразу Бальмонта о себе и Брюсове можно встретить в воспоминаниях С. Кречетова, относящихся в основном к 1903–1905 годам. В них Бальмонт представлен в «пленительном» образе «поэта-ребенка», капризного, обидчивого, нежного, кроткого и в то же время сложного, противоречивого, не укладывающегося «в привычные рамки нашего быта в житейскомсмысле». Как признак истинного, большого поэта Кречетов отмечает такое свойство Бальмонта: он живет «в постоянном духовном общении с отошедшими братьями-поэтами разных стран и эпох».

Это отчетливо проявилось в отклике Бальмонта на 25-летнюю годовщину со дня смерти Н. А. Некрасова. Получив от председателя Общества любителей российской словесности профессора Алексея Николаевича Веселовского (брата знаменитого академика-филолога Александра Николаевича Веселовского) предложение принять участие в чествовании памяти Некрасова, он писал ему 22 января 1903 года: «Я очень Некрасова люблю, с детских дней, и с удовольствием прочту о нем небольшую статью, минут на 15. Статья будет представлять как бы стихотворение в прозе — общий очерк творческой личности Некрасова. Главным образом я коснусь его как поэта Природы». Свое слово Бальмонт сдержал и статью прочел. Под названием «Сквозь строй. Памяти Некрасова» она была напечатана в журнале «Новый путь» (1903. № 3) и вошла в книгу «Горные вершины».

В названии статьи Бальмонт повторяет заглавие стихотворения «Сквозь строй», вошедшее из книги «Будем как Солнце»:

Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы кричали: «Удвой и утрой, В десять раз, во сто раз горячей, Пусть узнает удар палачей». Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы стояли зловещей горой, И, горячею кровью облит, Я еще и еще был избит.

Эти же слова «сквозь строй» поэт применяет к себе, рассказывая в письме писателю, журналисту и издателю Иерониму Ясинскому о том, как он проходил с книгой «Будем как Солнце» через московскую и петербургскую цензуру. У читателя могут возникнуть ассоциации с рассказом Л. Толстого «После бала», где наказывают шпицрутенами солдата, прогоняемого сквозь строй. Бальмонт это выражение связывал с образом поэта, готового вынести всё ради своих убеждений.

В поэзии Некрасова, по мнению Бальмонта, «есть красота трагического», в ней ощутимы «музыка диссонансов и живопись уродства». Конечно, его восприятие Некрасова, как и других предшественников, субъективно, но важно отметить, что он один из первых среди символистов оценил некрасовскую линию в русской поэзии и считал себя преемником его музы.

Статья, посвященная памяти Некрасова, означала новый виток в духовном развитии Бальмонта: он более осознанно возвращался к социальным вопросам, которыми болел в юности. Не без влияния личного опыта, пережитого со стихотворением «Маленький Султан», последующей ссылки, встреч с Чеховым, Горьким, Л. Толстым, почти десятимесячной эмиграции, у Бальмонта резко возросли оппозиционные, демократические настроения. Он чувствовал необходимость выхода из декадентского эгоцентризма, приобщения к «живой жизни» во всем ее разнообразии.

Бальмонт еще до встречи с Горьким посвятил ему три стихотворения — «Ведьма», «Родник» и «Придорожные травы», напечатанные в журнале «Жизнь» (1900. № 6). В Горьком он ценил человека из народной среды. Для Бальмонта было важно, что в горьковском издательстве «Знание» [12] выпускался трехтомник Шелли в его переводе, рассчитанный на «многотысячную публику» (издание выходило тиражом более восьми тысяч экземпляров). Посылая издателю и редактору петербургского журнала демократического направления Виктору Сергеевичу Миролюбову стихи, он прибавлял в сопроводительном письме от 10 декабря 1902 года: «Мне очень хотелось бы часто печататься в „Журнале для всех“».В Бальмонте заговорил поэт-гражданин, хотя его продолжали считать чистым эстетом.

12

М. Горький с осени 1898 года являлся идейным руководителем упомянутого журнала «Жизнь» (выходил с 1897

года; с 1898-го стал органом «легальных марксистов»; в 1902-м отдельные номера выпускались в Лондоне и Женеве). В сентябре 1900 года становится руководителем петербургского издательского товарищества «Знание» (1898–1913), которое выпускало книги по естествознанию, педагогике, искусству, а также собрания сочинений и избранные произведения русских писателей демократического лагеря; при участии Горького «Знание» под этим же названием издавало сборники новейшей русской литературы того же направления (в 1904–1913 годах вышли 40 сборников). — Прим. ред.

В творческом отношении 1903 год оказался одним из самых плодотворных для Бальмонта: он издал новую книгу стихов «Только Любовь. Семицветник», выпущенную в ноябре издательством «Гриф»; в издательстве «Знание» выпустил первый том Шелли, перевел «Балладу Редингской тюрьмы» Уайльда и написал о нем статью «Поэзия Оскара Уайльда» (Весы. 1904. № 1), которую в виде лекции прочитал 18 ноября на «вторнике» Литературно-художественного кружка.

В книгу «Только Любовь» вошли как ранее сочиненные стихи, так и написанные в этом году, главным образом летом. Он провел его с семьей в Эстонии, в дачном месте Меррекюль, близ Пернов, на берегу Балтийского моря. В Меррекюле отдыхал и Юргис Балтрушайтис, а также некоторые знакомые из петербургских литераторов, в том числе Федор Сологуб. Вблизи находилось имение Константина Случевского, и Бальмонт навестил старого поэта. О Меррекюле он сообщил Брюсову, что «здесь удивительно красиво», и пригласил приехать. У Бальмонта созрел план совершить вместе с Брюсовым длительное кругосветное путешествие, о чем он писал ему 8 июня 1903 года: «Я весь теперь в мечтах о следующем. К январю я печатаю Шелли, Эдгара По (Бальмонт в своем переводе с 1901 года начал издавать в „Скорпионе“ собрание сочинений Э. По в пяти томах; последний том выйдет в 1912 году. — П. К., Н. М.)и Кальдерона. Затем в течение многих месяцев читаю миллион книг об Индии, Китае и Японии. Осенью будущего года еду в кругосветное путешествие. Константинополь, Египет, вероятно, Персия, Индия, часть Китая, Япония. На обратном пути Америка. Путешествие — год. Если б Вы захотели поехать вместе со мной, это была бы сказка фей. Поедемте. Подумайте, что за счастье, если мы вместе увидим пустыню и берега Ганга, и священные города Индии, и Сфинкса, и Пирамиды, и лиловые закаты Токио, и все, и все». План этот, можно сказать, осуществился позднее, но по частям.

С Брюсовым Бальмонт продолжал творческий диалог. В коллективном посвящении к «Будем как Солнце» он назвал его «братом». Книга Брюсова «Urbi et Orbi» открывалась посвящением «К. Д. Бальмонту, другу и брату». При всех расхождениях и спорах оба поэта творчески оставались близкими и нуждались в общении друг с другом. И все же в книге «Только Любовь» — в стихотворениях «Различные», «Неверному» — Бальмонт не удержался от упреков в адрес брата-друга, отступившего от себя, прежнего, и допустившего двойственность по отношению к нему. Эта двойственность сказалась, например, в статье «Будем как Солнце!», написанной по поводу выхода бальмонтовской книги и опубликованной в «Мире искусства» (1903. № 7–8). В ней Брюсов писал о «силе и бессилии» Бальмонта и по существу утверждал, будто его поэзия достигла своего «предела»: «Можно сказать, что в этой книге <» Будем как Солнце «> творчество Бальмонта разлилось во всю ширь и видимо достигло своих вечных берегов. Оно попыталось кое-где даже переплеснуть через них, но неудачно, какой-то бессильной и мутной волной. <…> Но в этих пределах Бальмонт, — мы хотим этому верить, — будет достигать новой и новой глубины, к которой пока лишь стремится». При всей высокой оценке лирики Бальмонта (Брюсов поставил его в русской поэзии вслед за Тютчевым и Фетом) поэт увидел в статье непонимание своего творчества. Причину этого он выразил в стихотворении «Различные»:

В нас разно светит откровенье, И мы с тобой не властны слиться… Мы два различные явления, Моей душе с твоею больно.

Книга «Только Любовь» вызвала неоднозначную оценку в символистской среде. Валерий Брюсов услышал в ней ноты «последней безрадостности, последнего отчаяния, которые захотел переложить в стихи автор книги, почти с иронией озаглавленной „Только Любовь“» (статья «Куст сирени»). Андрей Белый считал, что «Только Любовь» — «лучший бальмонтовский сборник» (письмо В. Брюсову от 22 октября 1903 года). В восприятии Александра Блока эта книга неразрывно слилась с предшествующей, «солнечной» (рецензия на книги «Будем как Солнце» и «Только Любовь»). Николай Гумилёв в рецензии на второе издание книги «Только Любовь» (1908) поставил ее в ряд исторических: «Так недавно написанная и уже историческая книга. Это выпадает на долю или очень хороших, или очень дурных книг, и, конечно: „Только Любовь“ принадлежит к первому разряду. По моему мнению, в ней глубже всего отразился талант Бальмонта, гордый, как мысль европейца, красочный, как южная сказка, и задумчивый, как славянская душа. <…> И читатели последних произведений Бальмонта (много ли их?) с грустью перечтут эту странно-прекрасную, изысканную по мыслям и чувствам книгу, в которой, быть может, уже таятся зачатки позднейшего разложения — растления девственного русского слова во имя его богатства. <…> И ничего не прибавляют к его славе те растерянные блуждания по фольклорам всех стран и народов, которыми он занялся в последнее время» (Весна. 1908. № 10).