Бальмонт
Шрифт:
В «Былинках» на первый план выходит сам автор. Здесь скорее не детские стихи, а стихи для детей — мир, открываемый им глазами поэта. Раздел начинается стихотворением «Как я пишу стихи», рассчитанным на детей, но имеющим и более общее значение:
Рождается внезапная строка, За ней встает немедленно другая, Мелькает третья, ей издалека Четвертая смеется, набегая. И пятая, и после, и потом, Откуда, сколько, я и сам не знаю, Но я не размышляю над стихом, И, право, никогда не сочиняю.Проникновенное прочтение «Фейных сказок» дал в рецензии Александр Блок (Слово. 1906. 27 февраля): «Поэзия Бальмонта не стареет. <…> …она опять распустилась пышно и легко. <…> „Фейные сказки“ — душистый букетик тончайших цветов. Сам себя перебивая в песнях, сам, точно изумляясь богатству своих стихов, своих рифм и впечатлений, Бальмонт переходит от нежных фей к лесным и полевым тварям; он совсем переселяется в детскую душу и уже сам… боится обойти хоть одну тварь, забыть хоть одну былинку. Эта непременная память обо всех чиста и трогательна, как молитва Франциска Ассизского. Истинно, „камни оживают“ под легкие звуки таких стихов. Это прозрачный мир, где все сказочно — радостно и мудро детской радостью и мудростью».
Возвращаясь к стихотворению «Как я пишу стихи», необходимо сказать, что процесс творчества у Бальмонта был сложнее, чем это описано им в духе игры. Да, импровизация была присуща ему, он действительно «мыслил стихами». Андрей Белый считал Бальмонта «гением импровизации». Однако сводить дело к одной импровизации нельзя. Творческий процесс поэта превосходно описала в мемуарах Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт, поэтому позволим себе длинную цитату из них:
«Писал, как известно, Бальмонт много, особенно стихов. Иногда по несколько стихотворений в день. Когда у него была такая стихотворная полоса (обыкновенно осенью, когда он жил у моря), он еле успевал записывать стихи. Клал около постели бумагу и карандаш, так как просыпался ночью с готовым стихотворением.
И как странно возникали в нем стихи, как будто непредвиденно для него самого: от созвучия слов, произнесенных кем-нибудь случайно, от взгляда, цветка, шороха, запаха…
Стихотворение „У моря ночью темно и страшно“ возникло от слов, произнесенных нашей знакомой, с которой Бальмонт встретился на берегу моря в темноте. Стихотворение „Чет и нечет“ — от шума падающих с крыши капель. „В столице“ — от проезжающего воза с сеном. „Бойтесь старых домов“ внушено ему было картиной Борисова-Мусатова, изображающей старый дом в парке.
От музыки почти всегда рождались в нем стихи. Они слагались в его душе без размышлений, без раздумий. (Может быть, мне это казалось только со стороны.) Бальмонт же как-то написал мне, правда, будучи уже стариком, что ему приходилось для заработка писать прозаические очерки. „И стихи я писал, ну, стихи-то сами приходят, хотя им нередко предшествуют долгие часы поглощающих размышлений“ (из письма 15 декабря 1926 года). <…>
Стихи возникали у него мгновенно. Сидит, погруженный в латинскую грамматику, и, оторвавшись от нее на минуту, рассматривает нарциссы, стоящие перед ним. Смотрит долго и начинает отбивать ритм пальцами:
Точно из легкого камня иссечены, В воду глядят лепестки белоснежные…В другой раз сидим у моря, смотрим на закат. Вдруг Бальмонт срывается с места и, заложив руки за спину, сгибая и разгибая в такт пальцы, ходит по берегу взад и вперед, от всех отдалившись. По дороге домой молчит. Спешит к себе в комнату записать новый стих „Закатный час“. И записывает его в свою записную книжку прямо набело, уже не меняя в нем ничего. <…>
Все стихи Бальмонта в сущности точные пересказы его душевных переживаний, чувств, мыслей и мечтаний».
На первый взгляд «Фейные сказки» разительно отличаются от других книг поэта 1900–1905 годов («Горящие здания», «Будем как Солнце», «Только Любовь» и «Литургия красоты»). «Сказки» действительно новы и необычны на фоне бальмонтовской лирики и поэтому воспринимаются как нечто промежуточное между названными книгами и последующими сборниками 1906–1909 годов. Но есть основание считать, что «Фейные сказки» завершают второй период творчества Бальмонта. В книгах «Только Любовь» и «Литургия красоты» настойчиво звучит мотив «вечного возвращения» — мотив воспоминания о детстве, личностном и вселенском. В «Фейных сказках» детство как бы воскрешается. В стихотворении «Утро», обращаясь к дочери, поэт писал:
Ты причудливой с первых мгновений была, И ко мне возвратилось младенчество лет.Мысль о целостном единстве своего творчества Бальмонт высказывал сам. В 1904 году он писал: «Мое творчество началось Под северным небом,но силой внутренней неизбежности, через жажду безграничного, Безбрежного,через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины,подошло к радостному Свету и Огню, к победительному Солнцу».
Аналогичную точку зрения на творчество Бальмонта высказывал и Александр Блок — в рецензии на «Литургию красоты». Во-первых, он увидел неразрывную слитность этой книги с его предшествующими сборниками: «То, что прежде волновало, Бальмонт замыкает ключами своих „стихийных гимнов“». Во-вторых, в некоторых стихах «Литургии красоты» Бальмонт, по мнению Блока, «открывает выход» в новые сферы творчества.
Творчество Бальмонта первого пятилетия XX века имело ключевое значение для символизма. Отсюда пристальный интерес к нему в это время как «старших», так и «младших» символистов. Помимо Валерия Брюсова, Александра Блока, Андрея Белого, Владислава Ходасевича о нем писали Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский.
Так, Анненский в статье «Бальмонт-лирик», не отрицая дерзости, смелости и многих противоречивых высказываний в стихах поэта, которые могут вызвать возмущение, делает такой вывод: «В лирическом яБальмонта есть не только субъективный момент <…> — его поэзия дала нам и нечто объективно и безусловно ценное, что мы вправе учесть теперь же, не дожидаясь суда исторической Улиты. <…> Изысканность Бальмонта далека от вычурности. Редкий поэт так свободно и легко решает самые сложные ритмические задачи и, избегая банальности, в такой мере чужд и искусственности, как именно Бальмонт. Его язык — это наш общий поэтический язык, только получивший новую гибкость и музыкальность».
Глава пятая
«РАЗВЕНЧАННЫЙ ВЕЛИКИЙ»
С 1906 года обозначился один из самых сложных периодов в биографии и творчестве Бальмонта. В жизни — это семилетняя эмиграция, отрыв от родины, родного языка. В творчестве — осмысление пережитого за последние годы кризиса, поиски нового содержания, новых поэтических форм.
В ночь с 31 декабря 1905 года на 1 января 1906 года Бальмонт с семьей выехал во Францию. Выехал спешно, так как над ним нависла реальная угроза ареста: после подавления Декабрьского вооруженного восстания на московских улицах были развешаны портреты подстрекателей к бунту, среди них портреты Горького, Андреева, Чирикова, других писателей, в том числе Бальмонта.
В Париже Бальмонты устроились в тихом районе Пасси, недалеко от Максимилиана Волошина. С ним и его женой Маргаритой Васильевной Сабашниковой, занимавшейся живописью, они часто встречались. Когда Волошины уехали в Петербург, Бальмонты переселились в их квартиру. А в начале третьего года жизни в Париже в том же районе Пасси на улице Tur (Башня) нашли двухэтажный домик в пять комнат, с садиком во дворе. Поэт был очень доволен жильем: вдали от городского шума, суеты, назойливых звуков автомобилей. Это жилье Бальмонт сохранял за собой вплоть до 1915 года.
Нужно было привыкать к положению эмигранта. В России Бальмонт много печатался в периодике, издавался и хорошо зарабатывал. Теперь возникали издательские трудности. В письме Волошину он сетовал: «Написал много стихов, но не знаю, что с ними делать. Горе мне, прошли времена, когда меня просили и разрывали». Издательские дела скоро поправились: Бальмонта стали так же, как и раньше, много печатать в газетах и журналах, издавать книги, оригинальные и переводные. Главная проблема заключалась в том, что он оказался в чужой, хотя и хорошо знакомой стране на неопределенный срок. В России революционные волнения продолжались еще два года, по политическим мотивам закрывались газеты, журналы, типографии. Всё происходящее на родине Бальмонт принимал близко к сердцу. «Душно в России, низко, — писал он Брюсову 2 июля 1906 года. — Я надолго ушел опять в свои перламутровые раковины». Описывал и свое душевное состояние: «Эту зиму я был в жестоком чистилище, терзал и терзался…»