Бальтазар Косса
Шрифт:
Его задержали уже после Алессандрии, где Косса было облегченно вздохнул. В конторе Медичи удалось получить деньги, и они вновь ехали в коляске о-дву конь.
Косса расслабился и не сразу понял, что коляска свернула с дороги и они забираются куда-то «совсем не туда», в отроги Лигурийских Альп. Возница на вопросы не отвечал, как будто бы ничего не слышал, а появившиеся сзади вооруженные всадники, сперва двое, а потом еще четверо, полностью исключили всякую попытку бегства. Подъехали к какой-то каменной старой, наполовину разваленной мызе. Косса сам выпрыгнул из коляски, сделав знак женщинам подождать. Хмурый рыцарь, спешившись, приветствовал его словами «Ваше святейшество».
Внутри за прокопченным, потемнелым деревенским столом сидели четверо. Они враз подняли головы и обозрели Коссу молча, без улыбок. Он сам взял тяжелое деревенское кресло и сел, расставив ноги, готовый вскочить и драться. (Нож, спрятанный под платьем, у него не догадались отобрать.)
— Почему я еду к Мартину V? — вопросил Косса, решившись сразу взять инициативу в свои руки. — А мог ли я поступить иначе? Ежели мне суждено стать папой, я должен обязательно побывать в Италии. Возможно, и даже обязательно, поговорить с Оддоне Колонной, иначе, ежели бы я поехал прямо в Авиньон, я разделил бы участь Петра де Луна, а это не надобно никому, даже вам! — Бальтазар говорил, выпрямляясь и смело глядя на хмурых рыцарей разбойным взглядом своих широко расставленных глаз. — Меня не станет признавать никто, и сам герцог Бургундский поведет войска, вышибать меня из Авиньона! А там явится, Сигизмунд, и я вновь окажусь в какой-нибудь очередной немецкой подземельной темнице, прикованным на цепь, уже без надежды освобождения! В Италии у меня есть войско, в Риме правит мой кардинал. Мне надо увидеть их всех, мне надо договориться с кондотьерами Браччо да Монтоне и Тартальей, с епископами, с кардиналами, меня ждет Луиджи да Прато, наконец! А вам неплохо бы выяснить, как ко мне отнесется Англия! Генри Бьюфорт и Генрих V!
И я, черт возьми, не ведаю еще, чем кончатся мои переговоры с Оддоне Колонной и как скоро я смогу перебраться в ваш Авиньон! Почему не допустить иной возможности, что Оддоне так или иначе уступит мне папский престол?!
Рыцари молча переглянулись. Потом, разом, встали и вышли друг за другом в низкую внутреннюю дверь. Лишь последний из них, повернувшись, строго изрек:
— Обо всем этом следовало сообщить нам еще в Бургундии!
— А я мог? Знал?! — кинул Косса вдогонку, уже понимая, что почти выиграл, и ежели его не решат немедленно уморить, то немедленно же и отпустят.
Отпустили. Хотя совещались довольно долго. И, видимо, спорили. Но, поспорив, однако, пришли к какому-то единому соглашению. Когда Коссе, прежний рыцарь, разрешил выйти, он застал удивительную картину: невесть откуда взявшиеся слуги грузили в его коляску плетенки козьего сыра, оплетенные бутыли с вином, окорок, копченых угрей, связки лука, лимоны, смоквы, фиги, мешок с хлебом — и все это так же молча и споро. Потом, расступись, низко поклонились Коссе, помогли развернуть коляску и исчезли, как не были. Прежний рыцарь на коне один остался рядом с повозкой. Он так же молча проводил экипаж до дороги, вымолвив:
— Прощайте, ваше святейшество! Не забывайте про нас! — И поскакал назад.
Они ехали молча почти час. Потом возница, не поворачивая головы, произнес:
— Простите, хозяин! Меня грозились убить, ежели подам вам какой знак! Дак потому…
— Да, да, понимаю! — отозвался Косса, уверенный теперь, что и слуга его, нанятый в Алессандрии, принадлежит к той же тайной организации, и говорить о чем-то серьезном с ним и при нем, во всяком случае, не стоит. Он даже подумал, когда они остановились перекусить, — не отравлено ли вино, которым его снабдили? Но слуга спокойно взял и, не задумываясь, выпил свой кубок, и это несколько успокоило Коссу. «Они мне поверили!» — подумал он.
Ночью Има, прижимаясь к Бальтазару (удалось остановиться в гостинице, и даже достать отдельную комнату с широкой постелью, периной и простынями), прошептала, обнимая его:
— Я боюсь, Бальтазар!
— Я тоже боюсь! — молвил он сумрачно. — Спи! Нам обязательно надо добраться до Флоренции!
В Генуе их ждало письмо от Джованни д’Аверардо Медичи и пизанская галера, капитану которой был дан приказ дождаться Коссы и отвезти его в Пизу.
Из гостиницы они, расплатившись с возчиком, на всякий случай сразу же перебрались на корабль.
Уже через два дня Косса стоял на качающейся палубе, глядя на удалявшуюся, как бы тонущую вдали Геную, с удовольствием вдыхая голубой и туманный, незримо приправленный ароматами хвои воздух, и слезы навертывались на глаза: мимо них проходил седой и аквамариново-синий итальянский берег, и сколько же надо было пережить и претерпеть — Боже мой! — чтобы понять, как ты любишь эту землю! Эту свою и единственную родину, где люди будут вечно ссориться и убивать друг друга, грабить и рубить головы, суетиться и торговать, спорить из-за наследства, покупать дома и оружие, только за рубежами Италии понимая, что они все, все-таки, одно, «ломбардцы» или «фряги», не чужие только друг другу, как бы долго не приходилось им быть вдали от итальянской родимой стороны… И как готов он отдать все на свете, чтобы она была спасена!
В Пизе его ожидали лошади и новое послание Медичи, кратко извещавшее о найме дома в пригороде Флоренции, с просьбой довериться возничему и ничего не предпринимать, ни с кем не видеться, даже с папой Мартином V, до встречи с самим Джованни д’Аверардо. Косса, достаточно умудренный давешним столкновением с рыцарями Сиона, прочтя это, понятливо склонил голову.
Ехать надо было немедленно, и они с Имой, лишь с фасада, и то мельком оглядели то палаццо, где десять лет назад (всего-то десять лет!) испытали короткое и столь страшно оборванное счастье встречи…
И вот уже и баптистерий, и собор, и сама падающая башня Пизы скрываются в отдалении, и колеса тарахтят на ухабах и выбоинах пути. Служанка спит, прикорнув в углу, а Косса с Имой, сидя друг против друга, молча улыбаются, на время забыв о бремени днешних забот. И кругом — бушующая весна, все распустилось, расцвело, поля покрыты буйной зеленью. Цветут деревья, и что-то уже поспевает. Вон, как заботливо, склонясь к земле и выставив обтянутые грубой тканью зады, возятся в огородах крестьянки. Земля неутомимо рождает, вновь и вновь, и сами они будут рожать и рожать, в полтора года по ребенку, и ни войны, ни голод, ни чума не прекратят этого постоянного спасительного жизнетворения!
…Сан-Миниато, Эмполи, Джинестра… И уже сухо во рту, и уже скоро! Вон за тем поворотом откроется в долине Арно город, давший жизнь едва ли не всем талантам и гениям, прославившим Италию по всему миру. Воистину великий город!
Косса не почуял даже, как у него увлажнились глаза, когда зубчатая преграда стен и подымавшиеся над ними башни и купола заполонили окоем. Его ожидают трудные встречи и непростые переговоры, его участь еще далеко не ясна… И все-таки, все же!
Има наклоняется к нему и надушенным платком вытирает бегущие по его щекам слезы. Она понимает все, и не утешает его — молчит. Что ждет их впереди? Одиночество? Старость? Беды? Или заря новой жизни, новых, и уже мудрых свершений? Ведь ему еще нет даже шестидесяти!