Балтийцы сражаются
Шрифт:
– Сейчас к вам выедут начальник штаба фронта генерал-лейтенант Гусев с командующим артиллерией генерал-лейтенантом Одинцовым. Они расскажут о новых задачах и новых указаниях.
– Леонид Александрович, - предупредил я, - все, что зависит от флота, выполним, но погода ухудшается, Невская губа замерзает...
Ночь была необычно тихой, без единого обстрела. Вскоре у дома на Петроградской, где я жид, остановилась машина.
Разговор был короткий и деловой. Д. Н. Гусев и Г. Ф. Одинцов точно указали, сколько и что нужно перевезти, в какие сроки. Я попросил распорядиться
По информации генералов нетрудно было догадаться: после доклада Л. А. Говорова в Ставке ораниенбаумский плацдарм был выбран для нанесения более мощного удара, чем предполагалось ранее.
А это означало, что на плечи флота ляжет задача куда сложнее, чем та, которую мы осуществили в ноябре. Даже беглый подсчет показал, что теперь нам предстояло перевезти из Ленинграда и Лисьего Носа на плацдарм за те же 15 дней вдвое больше грузов. И это в условиях наступившей зимы!
Да, погода резко ухудшилась. В устье Невы, вдоль всего северного берега Невской губы образовался блинчатый лед. Небольшие льдины смерзались, образуя довольно обширные поля. Пользоваться самым глубоким фарватером для перевозок на многих судах становилось невозможно. Но и прекратить транспортировку или замедлить ее тоже нельзя.
Надо было срочно найти способ разрушения льдов на фарватере.
Речные буксиры для этой цели не годились. Правда, разгоняясь, они могли "вползать" в лед, но при этом часто теряли винты и рули. Ломать лед силой старого ледокола "Ермак"? Однако он мог работать только на гораздо больших глубинах. Мы еще не определили даже в общих чертах средств борьбы со льдами, как положение осложнилось: стали поступать сведения о сжатии, подвижках и торошении молодых ледовых полей.
– Чего и следовало ожидать, - вспоминали с огорчением свои прогнозы флотские синоптики.
Но выход из тупика надо было найти в любом случае. В эти дни мне пришлось выслушать немало упреков. Я и сам внутренне возмущался: месяц ничего не перевозили, упустили такие возможности!
На очередном совещании с нашими флагманами и штабными офицерами один из них предложил:
– Остается рискнуть быстроходными тральщиками.
– Как?
– Им придется буксировать баржи, пусть и выполнят функции ледоколов...
Такое предложение было, как говорится, не от хорошей жизни. Ведь корпуса этих кораблей, не предназначенные для таких целей, станут быстро изнашиваться. Но делать было нечего, обстановка заставляла.
Решение приняли. Но беда одна не ходит. Все предыдущие дни дул слабый ветер, а теперь со дня на день он все более усиливался, изменяя направление с юго-западного на западное. И в эти же дни вдруг начал активизироваться противник. Его артиллерия стала периодически открывать огонь по Кронштадту, Лисьему Носу, Ораниенбауму, по переднему краю нашего плацдарма - в районе села Мартышкино. Три дня прошло после первого артналета, и мы поняли, что эта группа фашистов, ведущая огонь, для нас наименее опасна. Педантичная стрельба производилась
Снова начались перевозки. Только шли они, как казалось теперь, медленнее. А возможно, у нас просто изменилось субъективное ощущение времени? Иначе говоря, мы нервничали. Но попробуйте сохранить спокойствие, когда вам сообщают:
– Тральщик с трудом пробивает лед в фарватере... Еще бы! В дневные часы, когда мы фарватером пользоваться не могли, его, конечно, затягивало ледяной коркой.
– Что у него? Что буксирует?
– Боезапас. Техника тоже есть - тягачи, радиостанции.
– Все-таки идет?
– Да, пока идет.
Обстановка требовала неослабного наблюдения за ходом перевозок. В связи с этим мне довольно часто приходилось бывать на командном пункте, откуда осуществлялось руководство ими. Этот пункт находился на фабрике "Канат". В одну из тревожных ночей вместе с контр-адмиралом И. Д. Кулешовым мы прошли к берегу и прислушались. Где-то вдали вода стесненно плескалась, будто дышала. Своеобразные шумы распространялись в направлении к Стрельне и перемешивались с треском раскалывающихся льдин.
– Зажмет еще у самого берега, на виду у фашистов. А те утром вдруг удачно пальнут, - сказал Кулешов. На смуглом с небольшой бородкой лице Ильи Даниловича было написано беспокойство. За время после 1942 года, когда он прибыл к нам с Черного моря, я хорошо успел узнать этого человека, воодушевлявшего всех своей жизнерадостностью, опытного моряка. Если Кулещов чем-то обеспокоен, значит, положение действительно серьезное. Так оно и было, опасения оказались ненапрасными.
Когда мы вернулись на КП, дежурный доложил Илье Даниловичу, что тральщик зажат льдом и его командир просит помощи. До берега, где находится противник, всего три мили...
– Карту, - потребовал Кулешов и угрюмо бросил: - Правду говорит...
Решили срочно направить на помощь другой тральщик, которым командовал капитан-лейтенант А. В. Цыбин. Отправили и, уж конечно, остались ждать результатов. Прошло некоторое время. Первые сведения: тральщик обеспечения подошел, но торосы преградили путь, невозможно подать буксир. Если бы раньше подумали, то на руках по льду подтащили бы буксирный трос, а теперь нельзя лед взломан, крошево плавает.
Как впоследствии стало известно, в этой критической ситуации смелый поступок совершил матрос комсомолец Михайлов.
– Пройти можно! Разрешите?
– обратился он к командиру.
Вместе с Михайловым на лед пошли мичман Тарнопольский, старшина 1-й статьи Барзыкин, матросы Ундарев и Лазарев. Ползком, по доскам, проваливаясь в воду, они дотянули трос на баржу. И вот результат - суда своевременно вышли из опасного района, можно сказать, из-под носа у противника.
Следующая ночь преподнесла новую, еще более опасную каверзу. Ветер усилился, началась сильная подвижка льдов в Невской губе, к в них были зажаты восемнадцать (!) судов, буксировавших баржи с бойцами и техникой. Все попытки провести их ночью хотя бы в Кронштадт успеха не имели.