Балтийские патриоты

Буланов Константин Николаевич

Самый же простой расчет показывал, что, даже используя теоретические данные по дневному переходу пехоты по равнинной местности, на преодоление столь солидного расстояния войскам требовалось не менее месяца. То есть даже с учетом всего имеющегося обоза японской армии грозила гибель от голода и холода задолго до встречи с основными силами русских войск, что по данным разведки активно закапывались в землю на китайской стороне границы, выстраивая там солидную полосу полевых укреплений. Вот тут и началось перекладывание вины с больной армейской головы командующего 1-й армии, на не менее больную флотскую командующего Объединенным флотом, что в течение целого месяца вынужден был пребывать на берегу, дожидаясь, пока пройдут все симптомы полученного сотрясения мозга. И пока вице-адмирал Того получал свою долю высочайшего неудовольствия за потерянные корабли, генерал Куроку, стиснув зубы, выслушивал свою долю негатива за топтание на месте. Японская империя объявила об установлении протектората над Корейским полуостровом еще в феврале, а нога японского солдата едва дотянулась до Пеньянга, где и застряла намертво, не имея достаточного количества припасов для дальнейшего продвижения, что разрушало все намеченные планы наступления.

Естественно, любви моряков к армейцам подобное перекладывание стрелок не добавило, но в результате по голове получили все причастные и непричастные. Ну и не подлежащие обсуждению приказы начать наступление –

для армии, и обеспечить этой самой армии снабжение – для флота, также не заставили себя долго ждать. Как результат, на Корейском полуострове образовался натуральный филиал Ада любого интенданта. Отныне продвижение войск оказывалось плотно завязано не на физические возможности солдат, а на скорость наращивания запасов продовольствия в полевых магазинах, что устраивались по пути продвижения 1-й армии. В свою очередь это привело не только к многократному увеличению числа носильщиков, что уже спустя две недели по своему числу вдвое превзошли количество солдат в дивизиях, но и потребность отказаться от практически всей артиллерии. Точнее, артиллерия все же потихоньку подтягивалась за пехотой, как только та вставала на длительный отдых в ожидании заполнения очередного магазина, но отныне непосредственно с войсками двигалась всего одна батарея горных орудий. Во-первых, с превеликим трудом удавалось доставить провиант хотя бы для людей и офицерских лошадей. Во-вторых, с увеличением расстояния целая армия носильщиков съедала в пути все большее количество переносимого на горбу припаса, так что спустя уже полмесяца непосредственно до войск доходило не более половины того продовольствия, что удавалось протащить мимо русских крейсеров в Чемульпо. А ведь состав 1-й армии едва превышал пятьдесят тысяч человек с учетом носильщиков, если не считать нанятых корейцев! О каком же снабжении можно было вообще вести речь при доведении количества войск хотя бы по 100 тысяч человек? И мало было этого, пришедшая весна принесла столько талых вод, что на тех бурных реках, что имелись на пути японской армии, попросту снесло все деревянные мосты, так что для устройства переправ в состав передового отряда пришлось отрядить два из трех имевшихся саперных батальонов. Учитывая же отрыв от главных сил армии на более чем 50 километров, не было ничего удивительного в том, что именно этот авангардный отряд японцев стал первой крупной жертвой готовивших горячий прием противнику русских пограничников.

Два пехотных батальона, два кавалерийских эскадрона, два саперных батальона и шесть горных орудий, не смотря на наличие огромного количества японских шпионов и соглядатаев, сами вползли в подготовленную для них ловушку, втянувшись всей своей массой в протяженную узкую долину по обеим сторонам которой возвышались горы.

Стоило хвосту японской колонны пересечь намеченную черту, как в одном из давно подготовленных секретов принялись крутить ручку подрывной машинки, и спустя считанные секунды дорога на протяжении не менее полукилометра вздыбилась, скрывшись от взора за облаком поднятого в воздух грунта. Так погибли практически в полном составе батарея горных орудий, что была придана авангарду, и один из саперных батальонов. Практически, потому что фугасы закладывались не вплотную друг к другу, а через каждые 30 шагов. Времени на подготовку у пограничников было вдосталь, как и взрывчатки, потому заложить под дорогу удалось все запасы последней.

Не успели находящиеся подальше от взрыва японцы испугаться и даже понять, что же там произошло, как еще два менее мощных взрыва раскидали в стороны от дороги еще не менее трехсот человек в начале и конце колонны. А после над головами уцелевших принялись рваться шрапнельные снаряды русской горной артиллерии. Пусть устаревшие пушки Барановского и не могли похвастать солидной убойной мощью, они были достаточно легкими, чтобы их могла спокойно тянуть даже одна пара лошадей 2-го разряда. С учетом наличия тех же трудностей со снабжением, от которых страдали японцы, малый вес орудий и, соответственно, меньшее количество потребных для их перевозки лошадей, с лихвой компенсировали недостаток убойной силы. Все же именно для боев в условиях корейского бездорожья их изначально и выдавали, как дальневосточным пограничникам, так и морпехам. Впрочем, по причине все того же бездорожья и отсутствия должного снабжения, привести в первую, сильно отдаленную от подготовленных магазинов, западню большое количество орудий не вышло. Отчего здесь и сейчас бить по противнику могли всего две батареи общим числом в 12 орудий. Впрочем, учитывая работу с закрытых позиций, да еще с возвышенностей, работать по японской пехоте артиллеристы могли в спокойной рабочей атмосфере, не отвлекаясь на жужжащие над головой пули, коих попросту не было. Пусть японцы, с перепугу, и начали палить во все стороны, не столько в целях поразить до сих пор остающегося незамеченным противника, сколько в целях самоуспокоения, ни одна пуля не долетела до позиций русской артиллерии, чей огонь корректировали по полевому телефону с замаскированного командного пункта.

Как в свое время подметили английские наблюдатели, японские младшие офицеры отличались весьма хорошим уровнем исполнения отданных приказов, но при этом весьма далеки от проявления инициативы и попросту теряются, не имея связи с командованием. Вот и сейчас вышло так, что из всех старших офицеров пережить диверсию и последующий артиллерийский налет смог командир лишь одного батальона, да и то получил картечину в ногу, отчего потерял сознание. Младшие же офицеры, именно что растерялись и принялись командовать, кто во что горазд. Кто-то повел свою роту вперед по дороге, на прорыв из ловушки, полагая, что там они непременно встретят заслон. Кто-то приказал своим солдатам рассредоточиться и залечь. Кто-то развернул пехотные цепи и устремился в сторону окружающих дорогу возвышенностей. А кто-то лишь крутил по сторонам головой, не понимая, что делать, в то время как шрапнель продолжала убивать и калечить его солдат. Но, кто бы что ни думал и ни предпринимал, конец у них всех должен был быть один. Не зря ведь еще за несколько лет до начала этого противостояния путь от Сеула до Ялу был исследован вдоль и поперек агентами одного частного пароходства и пограничники выдвигались вперед, прекрасно зная, где и какими силами им следует бить врага. А то, что авангард японской армии столь сильно оторвался от основных сил, и вовсе оказалось подарком небес, от которого было грешно отказываться. Потому те храбрецы, что бросились вперед по дороге в намерении встретиться лицом к лицу хоть с каким-нибудь противником, как и те, кто постарался отступить из долины, рванув обратно, на своей шкуре познали, что такое современная война. В общей сложности шесть станковых и двадцать семь ручных пулеметов, не считая сотен винтовок, встретили их натуральным ливнем свинца. Могло быть и больше. Но, во-первых, пулеметы все же являлись весьма дорогим оружием, отчего поступали в войска не в тех количествах, в каких хотелось бы. Во-вторых, что вытекало из первого, численность пехотных рот пограничников, на базе которых и проводили эксперименты по формированию войск нового строя, почти вдвое уступала численности обычной армейской пехотной роты, составляя всего 135 человек, из числа которых лишь сотня могла принимать непосредственное участие в перестрелке, тогда как остальные обеспечивали им

связь, снабжение, да медицинский уход. По этой же причине организовавший засаду пограничный батальон мог выставить всего три сотни бойцов против почти четырех тысяч японцев, не считая обоза и носильщиков. Разница – колоссальная, если бы речь шла о прямом столкновении. Но в том-то и состояло дело, что прямого столкновения не предполагалось вовсе. Или почти не предполагалось. Во всяком случае, лишь те, кто рванул вперед, смогли увидеть линию русских укреплений, с которой и били все полдюжины Максимов, поддержанные вдвое большим количеством Мадсенов. С учетом отличного обзора и не сильно широкого фронта, такого количества пулеметов оказалось вполне достаточно, чтобы полностью выкосить те полтысячи японских солдат, что устремились на них весьма плотной группой, в которой одна выпущенная пуля порой находила по две жертвы, пробивая тела воинов микадо насквозь. Это, конечно, была еще не «Верденская мясорубка», но рассмотренный впоследствии курган из человеческих тел, образовавшийся в результате того, что задние ряды пытались наступать по телам павших товарищей, заставил расстаться с завтраком не один десяток русских солдат и офицеров. А вот тех, кто предпочел отступить, провожали исключительно фланговым огнем с обеих сторон – по одной роте с каждой. Потому хоть этот путь также был усеян сотнями тел павших, они оказались равномерно распределены на протяжении почти двух километров, отчего вид не вызывал столь же негативных эмоций, как в голове колонны или ее центре, где последствиями подрывов стали сотни разбросанных во все стороны фрагментов человеческих тел.

В любом случае, продолжавшаяся свыше двух часов интенсивная стрельба полностью затихла лишь после того, как упал последний японский солдат из четвертой по счету волны, что предприняла попытку вырваться из ловушки. Не смотря на подрыв трех групп мощнейших фугасов и расстрел артиллерией всех прихваченных с собой снарядов, что составляло по 90 штук гранат и шрапнелей на ствол, не менее двух тысяч человек смогли уйти обратно на юг. Причем в последний прорыв шли даже те раненные, что еще могли держаться на ногах. Оставив оружие и зажимая руками кровоточащие раны, они неслись назад вместе со своими более везучими сослуживцами, давая тем лишний шанс на спасение. Как именно? Да очень просто! Представляя собой точно такую же мишень для русских солдат, что и не потерявший винтовку боец. Потому, принимая на себя русские пули, они дарили шанс на спасение тем, кто впоследствии еще мог продолжать сражаться.

Те же из раненых, кто не имел возможности двинуться с места, отстреливались от пограничников еще почти двое суток, не позволяя последним приблизиться и оказать выжившим посильную помощь. Они даже обстреляли выдвинувшихся под белым флагом парламентеров. А по ночам продолжавшие удерживать свои позиции бойцы пограничной стражи то и дело вздрагивали от разносившихся тут и там одиночных выстрелов, ознаменовавших собой добровольный уход из жизни очередного воина не пожелавшего попасть в плен к западным демонам.

В результате из более чем четырех тысяч человек в плен были взяты лишь двадцать восемь впавших в беспамятство рядовых, большая часть которых погибли в пути к русскому госпиталю. Остальные же предпочли умереть, но не посрамить чести. Все же, что ни говори, они действительно являлись элитой японской армии. С учетом же менталитета японцев, от них трудно было ожидать иного выбора. Вот только геройской в сложившейся ситуации у японцев была только гибель, поскольку нанести сколь либо серьезный урон противнику они не смогли. Одиннадцать погибших и пятнадцать раненых – именно таковой оказалась цена, заплаченная одним единственным батальоном 1-й бригады Заамурского округа пограничной стражи, что являлось каплей в море по сравнению с нанесенным ущербом. Правда, оставаться на этом месте в ожидании очередного отряда японцев никто не стал. Обеспечивавший разведку эскадрон драгун к вечеру второго дня принес вести, что в одном дневном переходе находятся куда большие силы японцев, потому, собрав обнаруженные документы, подорвав стволы и так поврежденных орудий, да прихватив не сильно обременяющие трофеи, пограничники снялись с места, дабы спустя неделю начать обустраиваться на новом рубеже, предоставляя своим, оставшимся на пути японской армии, сослуживцам возможность тоже отметиться в деле противостояния противнику.

Как уже было сказано, еще за несколько лет до начала войны, в этих местах начала вестись работа по подготовке горячей встречи того, кто позарился бы на русские земли. Или те земли, что в России уже начали считать своими. Так что на всем протяжении пути до Ялу 1-ю армию Японии ждало аж восемь засад, после чего ей предстояло полностью растаять в атаках основной оборонительной линии, что по своей неприступности и насыщенности вооружением даже не снилась защитникам Тюренчена в иной истории.

Терзаемый пограничниками, холодом, болезнями и недостатком питания авангард японских войск вышел к Ыйджу лишь 29 мая, затратив на переход почти на месяц больше, чем планировалось изначально. Сводный пехотный батальон – все, что осталось от растаявшей по пути, словно снег под лучами весеннего солнца, 2-й дивизии, первым подступился к границам Ыйджу лишь затем, чтобы навсегда остаться на улицах этого подготовленного к встрече противника города. Даже будучи прекрасно осведомленными о большой любви русских пограничников к тактике засад и наличии целой армии соглядатаев, японцы втянулись в узкие городские улочки, не имея иного выбора. Где-то там, позади, всего в одном дневном переходе находились силы еще двух дивизий, для которых в самом срочном порядке требовалось подготовить место квартирования. Да и своя артиллерия – аж дюжина уцелевших за время всех боев горных орудий, успела развернуться на ближайшей возвышенности, готовая обрушить гранаты и шрапнель на голову любого, кто осмелился бы оказать сопротивление пехотному батальону. И встреть русские своих противников на подходе к городу, так бы оно, несомненно, и случилось бы. Однако, когда едва ли не по всему городу началась заполошная стрельба, японские артиллеристы попросту не смогли показать себя во всей красе, опасаясь поразить своих же солдат, так как не было видно, где именно скрывался противник.

К сожалению, одноэтажные деревянные лачуги, из которых и состоял Ыйджу, не сильно способствовали укреплению обороны засевших в городе пограничников. Единственное, что играло им на руку – полное отсутствие местного населения, что ушло еще неделю назад, после того как было уведомлено о скором уничтожении этого города подходящими японскими войсками, да те укрепления, что удалось воздвигнуть за прошедшее время.

Дабы не демаскировать себя раньше времени, десятки тысяч набитых песком мешков укладывались не снаружи зданий, а внутри их стен, и уже за подобными баррикадами устраивались позиции для стрелков и пулеметчиков. Большей частью, конечно, для последних, ведь именно пулеметные команды, помимо станковых Максимов, каждый из которых позволял спокойно контролировать и удерживать целую улицу, простреливая ту на всю длину, имели на вооружении самозарядные карабины под пистолетный патрон, что, как никакое другое оружие, подходили для ведения боя на близкой дистанцию. То есть на тех самых городских улицах. Конечно, не были забыты и куда более многочисленные ручные пулеметы, неплохо показавшие себя в горных засадах. А вот простые стрелки, дабы не перенасыщать не сильно крупный город войсками, уже давно находились на китайском берегу Ялу, за исключением пары сотен оставленных для усиления пулеметчиков собранных вместе аж с двух бригад.