Балтийский форпост
Шрифт:
Гонорий снова полез в стол. Достал из ящика свиток с красной печатью и протянул его Вильгельму:
— Возьми. Индульгенция тебе.
— Так я ещё не согрешил, — вроде бы как начал отказываться епископ, но тем не менее, руку за свитком протянул.
— Ничего, у тебя ещё всё впереди, — тут же успокоил его Папа и передал свиток. — Не раз согрешишь. А Церковь заранее прощает все твои будущие грехи на землях восточных варваров…
Толсбург, северная Эстляндия.
Самое начало лета. И уже так жарко! Солнце высоко в зените, словно раскалённая в горне крица. Под
Ветви на деревьях обессиленно склонились до самой земли, трава на полянах пожелтела, словно уже и осень наступила. И даже камыш пригорюнился. Пусть пока и зеленеет, но кончики листьев всё же успели выгореть под этим пеклом.
Редкий ветерок с моря шуршит подсохшим камышом, летит к берегу и путается в сухой траве. Сталкивается лбами с гранитными валунами на пологом береговом откосе и окончательно замирает, так и не добравшись до деревянных стен низкорослой прибрежной крепостицы.
Слева и справа, если со стороны моря смотреть, две невысокие вышки с наблюдателями. И сейчас на этих вышках им очень тяжко. Навес из жердей плохо защищает от солнца, и приходится перемещаться по небольшому квадрату помоста, стараясь поймать тень и спрятаться от жгучих солнечных лучей. Когда ветер обдувает, так и стоять можно. А в такую погоду сплошная мука. И железо не скинешь, не положено. Приходится смену стоять и считать время до окончания дежурства. И так-то одуреваешь от жары, так ещё и море блестит, сливается с небом на горизонте.
Да и зачем на море смотреть? Всё равно в такую погоду никакой корабль из гавани не выйдет. Ветра почти нет, а вёслами по такой жаре не намашешься. Никаких запасов воды гребцам не хватит.
Даже обычные патрули в последнее время отменили, что вдоль кромки моря регулярные обходы по мысу совершали. Заливы справа и слева от мыса сильно обмелели, вода отступила, обнажила многочисленные округлые валуны и серое илистое дно между ними. Идти по такому сплошная мука — петляешь среди камней, словно заяц, да ещё вдобавок подсохшая корка легко под ногами проламывается, и сапог по щиколотку, а порой и ещё глубже проваливается в вонючую вязкую жижу. И отчищается она потом очень плохо. Скребёшь её, скребёшь, а толку мало. Въедается этот ил в кожу намертво…
Вся надежда на наблюдателей на вышках…
Вот один из них голову высунул, глянул сначала на море, потом посмотрел вниз, на безлюдный крепостной плац. И спрятался. Никого внизу нет, пусто!
'Все полуденную жару в прохладных внутренних помещениях пережидают, одни мы тут жаримся, словно цыплята на вертеле! Ничего, скоро и эта мука закончится. По слухам, в Тарванпеа уже прибыли новые войска, разрушенные стены восстановили и сейчас спешно достаивают замковые укрепления. Эти проклятые русичи прошли через всю Эстляндию, и никто их не заметил! А ведь здесь, в Толсбурге, защитников куда как меньше. Повезло, что варвары мимо прошли…
Говорили, русичи где-то на восходе остановились, крепость ставить начали. Несколько дней назад туда большое войско ушло. Наверное, скоро назад с победой будут возвращаться… Повезло кому-то, ведь проклятые язычники много добра с собой из Тарванпеа утащили. Рассказывают, одни голые камни там оставили…' — размышлял
Караульный снова поёрзал. Сидеть на деревянном полу было очень неудобно. Ноги не вытянуть, площадка для этого слишком короткая, а от долгого неподвижного сиденья тут же начинала неметь задница Да ещё эти широкие щели между грубо тёсаными и плохо подогнанными друг к другу плахами так и врезаются в кожу острыми кромками!
Вытянул шею, выглянул за деревянный борт ограждения и тут же спрятался назад. Пусто на море, никого нет. Даже пиратов давно не было видно. Пропали куда-то.
Снял шлем, вытер рукавом пот со лба, подышал открытым ртом. Потянулся к баклажке на поясе и вспомнил, что воды там уже нет, всё выхлебал. Вздохнул ещё раз, широка раскрывая при этом рот, чтобы хоть как-то освежить высохшее горло и продолжил размышлять:
— Воистину, то пойло, что вчера поздно вечером употребили с товарищами, было очень дрянным. Зря пил. А как не пить в такой скукотище? Чем тут ещё заниматься? Лучше бы сейчас на русичей пошёл… Зря не вызвался, когда желающих выкликивали… Сейчас точно бы с большой добычей назад возвращался! И не пил бы больше подобную бурду. А ещё можно было бы дать монету десятнику и съездить в Ревель! Ох, и погулял бы там!
Караульный плотнее прикрыл глаза и начал придумывать, как бы он попьянствовал в городских трактирах, каких сочных девок бы поимел и помял…
Всхрапнул, из уголка упавшей вниз губы потянулась на бороду тягучая струйка слюны…
В глубине камышовых зарослей коротко плеснуло, словно снулая рыбина из последних сил хвостом по воде ударила. Чирикнули тревожно птахи и тут же замолкли, даже им лениво в такую жару клювы раскрывать. Короткая волна, больше на рябь похожая, так же лениво заплюхала в толстых и склизких от подсыхающей тины стеблях и запуталась, затихла, не пошла дальше, на открытую воду. Дерево ещё стукнуло глухо, о дерево. Да стрекозки слюдяными крыльями блеснули, прострекотали над водой и тут же плюхнулись на широкие листья кувшинок. И замерли, припали голубыми брюшками к живительной прохладе.
Недолго им получилось отдыхать, потревожил короткий покой нос узкой деревянной лодчонки. Распугал мелкую живность, разогнал в стороны.
— Всё, дальше только пёхом! — прошипел сидящий на носу челна воин и первым шагнул через низкий борт в воду, подавая пример своему товарищу.
Воды — пядь, а ноги провалились в ил почти по колено! И челн накренился, черпанул бортом солёную затхлую жижу. Из-под проломленной белёсой корки ила вылетели и булькнули серебристые пузыри, ударил в нос зловонный гнилостный запах, заставил поперхнуться.
— Челн здесь оставим? — перебрался на нос лодки второй из разведчиков. Подождал, пока товарищ пройдёт вперёд и соскользнул следом за ним в грязную взбаламученную жижу из тины и ила.
— А куда он денется? — осторожно продвигался через камыши первый, прокладывал тропу напарнику. И сам же ответил. — Никуда.
На каждый шаг приходилось затрачивать слишком много сил — мало того, что надо аккуратно и по возможности бесшумно выдирать ноги из липкого плена, так ещё и мошка одолевала. Поднималась, зараза, из этой вонючей жижи и озверело набрасывалась на свежее мясо.