Бамбук шумит ночью
Шрифт:
Ущелье похоже на зеленую реку, по дну которой медленно ползет наш газик. Над головой, цепляясь за крышу машины, качаются огромные веера — верхушки гигантских папоротников… Маленькая долина. Высокая кукуруза с красными метелками. Где-то поблизости расположена деревня народности мео, в которой мы должны остановиться на дневной привал. Хуан — кадровый работник уезда — дает последние указания нашему шоферу. Все труднее продвигаться вперед — газик капризничает, как норовистый конь. Тиен с трудом держит баранку. Наконец дорога становится настолько крутой, что машина совсем отказывается двигаться дальше. Все (точнее — почти все, так как меня не допускают к участию) в поте лица толкают газик вперед: он завяз в грязи и глине по самое брюхо.
—
Из чащобы, которая тянется по обеим сторонам ущелья, появляются люди. Сперва дети — испуганные и недоверчивые: они первый раз видят белого человека. Ребята полушепотом обмениваются замечаниями на языке, которого никто из нас, кроме Хуана, не знает. Потом на детских личиках начинают появляться робкие улыбки — любопытство берет верх над страхом. Мы тоже приглядываемся к ним. У некоторых мальчиков за поясом торчат ножи в деревянных ножнах: с юных лет им приходится учиться пробивать себе путь в непроходимых джунглях. У девочек длинные волосы, прядками спадающие на плечи, в ушах резные, зубчатые серьги, на шее — серебряные обручи. Даже у самых маленьких, которых родители несут на спине, я вижу такие же украшения.
На тропинке остановился стройный парень. За спину заброшено кремневое ружье (им заинтересовался бы любой европейский музей), к поясу прикреплена пороховница из рога буйвола. На плече висит корзинка, наполненная лекарственными растениями и прикрытая нейлоном. Это явно охотник. На ломаном вьетнамском языке он рассказывает, что неподалеку отсюда неделю назад убит медведь, что внутренности этого зверя очень нужны для изготовления лекарства, хорошо заживляющего раны.
Молодой охотник заверяет нас, что мы почти у цели. Однако до селения Пако нам пришлось ехать еще не менее восьми километров по трудной, утомительной дороге. «У местных жителей совсем иные понятия о расстояниях», — записываю в своем дневнике. Впрочем, это мне известно и но другим поездкам в Азии. Мео, как и другие этнические группы, считают время по по часам, а по восходу и заходу солнца. Целый день, проведенный на марше, не кажется им слишком большим отрезком времени и расстояния. А селение Пако — если считать но прямой — находится всего в нескольких сотнях километров от Ханоя. Но это совсем иной мир, иная эпоха, иные люди.
Наконец по размокшим и раскисшим дорогам мы добираемся до места. Несколько хижин, тесно прижавшихся одна к другой. Они построены не на сваях, а прямо на грунте. Возле жилья играют и резвятся поросята и маленькие бурые собачки. Неподалеку от хижин — высокие резервуары для воды, сделанные из… корпусов невзорвавшихся американских бомб.
Небольшой барак из бамбуковых плетенок, доступный всем ветрам. Деревянная утварь. Здесь, на санитарном пункте, временно превращенном в больничку, мы делаем остановку. Спрашиваю: где можно помыть руки? Оказывается, вода течет по желобу и наполняет обложенный камнем резервуар. Фильтры из древесного угля очищают ее и делают кристально прозрачной. На колодце выбиты цифры: II. 1966 — дата постройки.
— Это «вода Хо Ши Мина»! — уважительно говорит один из местных кадровых работников, показывавший нам дорогу.
Со всех сторон к нам сходятся жители-мео, с интересом разглядывающие неожиданных пришельцев. Они не так робки, как их соплеменники, которых я видела во время предыдущих поездок около Лайчау и в окрестностях Дьенбьенфу. У всех мужчин, женщин и детей на шее серебряный обруч. Женщины надевают поверх юбок нечто вроде двустороннего фартука. На спине у них высокие длинные корзинки с опорой из бамбуковых прутьев. Это облегчает им отдых во время долгих переходов (наши польские крестьянки почти так же носят тяжелые узлы и корзины, когда идут на базар). У каждой женщины на голове высокий черный тюрбан. Не раз я видела женщин-мео в горных районах Вьетнама, по таких украшений встречать еще не приходилось. Оказывается, племя, живущее в селении Пако, — это так называемые мео-ден,то есть «черные мео». Только у женщин мео-ден и можно увидеть колпак 25–30-сантиметровой высоты, называемый здесь хап фу.
— Не трудно ли вам закалывать волосы, на которые накладывается такой высокий тюрбан? — спрашиваю представительницу «женских кадров».
Эта женщина — Ханг И Сон, жена местного фельдшера. Поняв, о чем ее спрашивают, Ханг с улыбкой отрицательно качает головой. Потом быстро и ловко показывает мне, что укладка столь сложной прически, на которой держится хап фу, — дело всего нескольких минут.
Интересуюсь, как на языке мео звучит обычное приветствие. Оно немного похоже на вьетнамское: чао нъон чи.Зато «благодарю» произносится совсем иначе — зоу ту си(по-вьетнамски — кам он).
Кованые обручи из серебра, которые тут носят взрослые и дети, наследуются из поколения в поколение. Кроме того, украшением женщин и девушек служат круглые серьги с зубчатыми краями. Даже у младенцев, которых носят на спине их старшие сестры, на шее красуются ожерелья из маленьких вьетнамских монет с дырочкой посредине (они нанизаны на шнурок) или из старых десятисантимовых монет с надписью «Banque de l’Indochine», сохранившихся со времен французского колониального владычества.
Полуденный отдых. Сквозь проем, заменяющий тут привычные для нас двери, заглядывают дети и молодые девчата. При первой же моей попытке их сфотографировать они разбегаются. Останавливаются поодаль, вполголоса переговариваются о чем-то и не спускают с нас зорких, настороженных глаз.
Отдыхаем. Близость гор несколько ослабляет нестерпимую жару. Вверху надоедливо гудят американские самолеты. Неподалеку кашляет и чихает мотор нашего газика, ремонтируемый шофером. Прошел короткий внезапный дождь. Дико и одуряюще пахнут тропические растения. Не разберу, что это — мята, полынь или коровяк?..
Хочу сделать несколько снимков местности. Достаю фотоаппарат, открываю его. Из футляра выскакивает с десяток тараканов… Фу, мерзость! Но еще хуже то, что они уже успели обосноваться и в рюкзаке, и в мешочке с туалетными принадлежностями. Местные кадровые работники застают меня воюющей с этой ползающей дрянью.
— Чего ты испугалась, сестра? Опи же не вредные, не кусаются! — успокаивает меня один из пришедших.
Хорошенькое дело — не кусаются!.. Несмотря на усталость, я с облегчением думаю о том, что ночь мы проведем в машине, а не здесь. Предпочитаю выматывать кишки на ухабистой дороге, лишь бы не ворочаться на бамбуковом топчане с постоянной мыслью о том, что вокруг меня и по моему телу ползает всякое паскудство… Брр! А вместе с тем мне жаль покидать эту деревню. Тараканы тараканами, но мы на каждом шагу обнаруживаем здесь что-то новое, интересное.