Банальная история
Шрифт:
— А ты расскажи им…
— Смысл? Ты действительно еще малышка. Пойми, мир чужаков, как ты его называешь, до омерзения пошл и предсказуем, в нем работают законы материи и только. В нем можно купить все, кроме правды, искренности… Сколько стоит твоя любовь?
Я улыбнулась: что за глупый вопрос?
— Твой взгляд, твой вздох.
— Мой? И что взамен?
— Ты. Уверенность в твоей стабильности, покое, здоровье, счастье. И чтобы не тревожиться за тебя.
— А ты тревожишься? Почему? — он прищурился не веря.
— Потому что у тебя крах личной жизни. И потом, ты очень тонкий, ранимый
— Ты придумала меня, малыш.
— Нет. Я тебя знаю. Ты всегда все носишь в себе, горишь и мучаешься, боясь своими переживаниями потревожить нас, но это не правильно. Мы поймем и с радостью поможем.
— Я мужчина, малыш…
— Оттого, что твое сердце способно любить и тонко чувствовать, ты не стал женщиной. Но остаешься человеком. А мужчиной ты был всегда. И не по половому признаку — по делам. Ты наша опора. С тобой надежно и спокойно. Но если б твое сердце было менее щедрым — с тобой было бы холодно и неуютно.
— Я бы вспугнул тебя?
— Да…наверное.
— И ты бы не любила?
Я рассмеялась — абсурд!
— Андрюша, я бы любила тебя любого. И люблю. А Катю забудь и прости. Нет — пожалей. Она не поняла своего счастья. Глупая. Потом пожалеет, да будет поздно.
Андрей качнул головой:
— Неужели ты думаешь, она что-то значит для меня?
— Конечно, так переживать можно только за очень близкого человека.
Андрей долго молчал, словно подбирал слова и не находил нужные, осторожно потянул меня на себя, перевернул на спину, придерживая руками, как ребенка. Тихо спросил:
— Тебе хорошо с Алешей?
Я растерялась. Я готова была услышать все, что угодно, только не это.
— Я, не понимаю…
— Не надо, малыш. Я ничего не имею против. Главное — тебе хорошо. Алеша… он достоин тебя, он…ему можно…
Он говорил и не верил в то, что говорит. А я смотрела на него и пыталась примириться с мыслью, что все это время Андрей знал о наших отношениях. И поняла, насколько сильно он переживал, и, похоже — ревновал, а возможно, завидовал.
— Я купил квартиру. Давно, уже полгода, как. Два уровня, семь комнат. В центре. Шикарная отделка…и пустота. Я не могу там находиться, потому что вы здесь, — он не смотрел на меня и говорил словно себе. А сам ласкал пальцами атлас халата на моем теле. И я чувствовала его прикосновения так остро, словно меж нашей кожей не было преграды.
Да, Алеша был мастерским учителем. Как легко и быстро он превратил меня в чувственную женщину. Как искусно обучил тело слушать и слышать и откликаться на малейшее прикосновение.
Впрочем, когда Андрей смолк и посмотрел на меня, я поняла, что и без участия Алеши случилось бы то же самое. Взгляд мужчины мог зажечь любую фригидную сосну. В нем были страсть и нега, восхищение и голод желания. Этот взгляд уже брал и наслаждался, упивался и дарил, манил. И ждал, сгорая от нетерпения.
Руки Андрея еще теребили пояс халата, не решаясь развязать его, но я уже знала, что ни за что не позволю ему остаться завязанным. И я начала снимать с Андрея рубашку, медленно оголяя
Он замер, в глазах появились боль и растерянность. Его разум боролся со страстью, и последнее побеждало с трудом. И сдалось. Андрей отпрянул, сел на край постели, отвернувшись от меня. Но я уже не могла его отпустить, не хотела и сама сняла халат, прижалась к обнаженной спине брата, обняла за шею:
— Я хочу тебя. Одну ночь, Андрюша, подари мне одну ночь…
— Малыш…
— Не надо слов, оставим все до завтра. А сегодня будем вместе — я так хочу. И ты, — мои руки уже исследовали его тело, губы шептали жарко, касаясь шеи, уха. Он повернулся, видимо делая последнее усилие над собой, чтобы оттолкнуть, вразумить, создать очередную надуманную преграду…и попал в мои объятья. Моя грудь соприкоснулась с его, наши губы встретились, его руки сами сжали меня.
Одна ночь, полная огня и дикой, необузданной страсти, прошла по нашим жизням, как граница, и развела, и соединила. Я больше не хотела Алешиной тягучей нежности, мне нужен был пыл и та буря чувств, в которой и умираешь, и рождаешься.
Я познакомилась с новой стороной отношений и поняла, что это лишь одна грань, еще одна запретная черта, за которую меня не желал пускать Алеша и естественно не пустит Андрей. Но за ними было что-то еще, не менее прекрасное, но открытое и ясное. И я устремилась туда, сметая преграды братьев. Нет, мне не нужен был кто-то определенно. Любой герой моего воображаемого романа носил черты характера и лица моих братьев, смотрел, как они, думал, делал. Но я еще не понимала, что природа не повторяется, и искать подобие того, что рядом, дело зряшное. И искала, заводила знакомства, встречалась и расставалась без сожаления. Вот только в груди начал расти холодный комочек разочарования, скуки и тоски.
Алеша мучился, не зная, как мне помочь, Андрей замкнулся и словно обиделся. Атмосфера в доме стала невыносимо напряженной. Та ночь изменила каждого, сломала привычный и уже тяготивший меня уклад, но перемены оказались более неприятными. Мои душа и тело принадлежали братьям, но разум претил чувствам и к досаде владелицы довольно четко аргументировал невозможность связи с каждым в отдельности и тем более с обоими сразу.
В разгар наших мучений и поисков выхода из кризиса явился Сергей и поставил точку на прежней жизни. Андрей переехал в новую квартиру, я — в свою комнату…
— Не пора ли за стол? — спросил Алеша, нависнув над нами. Мы удивлено посмотрели на него, в пылу воспоминаний забыв о гостях и о празднике.
Первым опомнился Андрей — улыбнулся и согласно кивнул. Я нехотя встала, сожалея не то о прошлом, не то о настоящем, и прошла к гостям.
Вскоре все разместились за столом. Музыка стихла, зажегся экран телевизора над камином, в ожидании поздравлений президента и под неспешное поглощение деликатесов пошли разговоры о будущем и настоящем, о планах и желаниях. И стандартные тосты: за хозяина, его друзей и родственников, очаровательную сестру, и светлый ум братьев, за старый год и новый, за здоровье и благополучие.