Банда - 2
Шрифт:
– Хорошая кушетка, - сказал он отстраненно.
– Надежная.
– Да, вполне, - согласился Овсов.
– Не люблю мягких кроватей. На мягком плохие сны снятся... Задыхаюсь, проваливаюсь куда-то, тону... Ну и так далее.
– Хорошая кушетка, - повторил Пафнутьев и без всякой связи спросил. Он сильно изуродован?
– Ничуть, - ревниво ответил Овсов.
– Я хорошо поработал. Если ему немного начесать волосы на лоб, отрастить небольшую бородку и надеть темные очки... То вообще ничего не заметишь. А со временем и в очках надобность отпадет. Нет-нет, все сработано на
– Хороший удар?
– Это удар не случайного человека. Ты так не сможешь. И я не смогу. Так сработает только тренированный в своем деле человек. Нижнее ребро отсечено начисто.
– Надо же, - озадаченно пробормотал Пафнутьев.
– Хочешь познакомиться?
– Боязно как-то...
– Все страшное уже кончилось Нормальный парень. Тебе понравится. Вот увидишь - Пошли, - Пафнутьев поднялся, взял со стола фотографию неизвестной женщины и сунул в карман.
– Это я забираю. Постараюсь узнать, кто она.
– Сможешь?
– с сомнением спросил Овсов.
– Овес, ты меня еще не знаешь. Ты меня еще узнаешь. Скажи мне, Овес, вот что, - Пафнутьев остановил хирурга у двери.
– Есть какие-то запретные темы, вопросы при разговоре с ним? А то вдруг ляпну что-нибудь несусветное, а?
– Мы говорим откровенно. Обо всем. Да с ним и невозможно играть в какую-то деликатность, темнить... Как я понял, человек он был довольно жестковатый, вещи называет своими именами, - выйдя в коридор Овсов первый зашагал к маленькой палате, где уже несколько месяцев лежал странный больной, которого он окрестил Зомби.
– Единственное, что его волнует - он хочет знать, кем был в предыдущей жизни.
– Ответим, - кивнул Пафнутьев.
– На все вопросы ответим. Веди меня к нему. Я хочу видеть этого человека.
***
Палата оказалась действительно отдельной, но настолько маленькой, что крупноватые Пафнутьев и Овсов протиснулись в нее с трудом. Кровать одной спинкой упиралась в окно, вторая спинка почти перекрывала вход, поэтому войти можно было только боком. На кровати, подняв подушку и уперевшись в нее глиной, лежал человек. В руках его была газета. Как успел отметить про себя Пафнутьев, старая газета, недельной давности. Еще целый ворох газет лежал на полу. Похоже, чтение составляло главное занятие больного.
Увидев вошедших, больной отложил газету в сторону, приподнялся, сбросив ноги на пол, сел на кровати, выжидательно улыбнулся. Чем, дескать, обязан? Пафнутьев ожидал увидеть на его лице следы перенесенных операций, и, конечно, их увидел. А не знал бы о случившемся, может быть, ничего бы и не заметил, не обратит бы внимания. Человек был в синем тренировочном костюме, на ногах - больничные шлепанцы.
Лицо больного можно было назвать если и не красивым, то во всяком случае приятным. В тоже время Пафнутьев заметил в нем какую-то настораживающую странность и не сразу понял в чем дело. Потом догадался - в выражении липа больного была неуверенность, он словно бы сам сомневался в том, что улыбка у него получилась, что выражение липа соответствует положению, в котором он оказался, что вообще вписывается в разговор. И в движениях его тоже ощущалась неуверенность, он словно не знал как себя вести.
– Привет, старик, - сказал Пафнутьев и, похлопав легонько больного по плечу, присел на стоявший у кровати стул. Овсов опустился на край самой кровати.
– Познакомимся... Пафнутьев Павел Николаевич, - он протянул руку. Пожатие больного оказалось неожиданно сильным, без болезненной вялости Очень приятно, - сказал он, улыбнувшись странной своей улыбкой.
– К сожалению, назвать себя не могу.
– Степан Петрович рассказывал про твои проблемы.
– Хотя сам Степан Петрович называет меня Зомби.. Не столь благозвучно, но зато точно.
– Как отнестись, - немного смешался Овсов.
– Не возражаю, - благодушно подхватил Пафнутьев.
– Все это в конце концов, неважно. Доберемся и до настоящего твоего имени. Прекрасно выглядишь, - Пафнутьев оценивающе склонил голову набок.
– После всего, что рассказал мне Степан Петрович... Я не ожидал увидеть тебя в столь цветущем виде.
– Стараюсь.
– Прекрасно парень держится, - кивнул Овсов.
– Другой бы запросто скис. А тут чувствуется настоящая закваска.
– Думаете, крутым парнем был?
– спросил больной.
– О крутизне сказать ничего не могу, а то, что ты был человеком непростым... Это очевидно.
– Что пишут новенького?
– Пафнутьев показал взглядом на газеты.
– Ха, для меня все новенькое.
– Интересно читать?
– Да, - больной неопределенно повертел рукой в воздухе.
– Все понятно?
– Не понял?
– он с удивлением посмотрел на Пафнутьева.
– Поскольку ты кое о чем забыл из своей прошлой жизни, то я и спрашиваю - все ли понятно, о чем пишут наши мыслители, вдохновители, провокаторы и прочая шелупонь?
– В общем... Да.
– Встречаются незнакомые слова?
– Незнакомые?
– больной задумался.
– А, знаете, нет. Не встречаются.
– А эти все брифинги, саммиты, эксклюзивы, консалтинги, которыми, как дерьмом, вымазали русский язык... Эти слова понятны?
– Знаете... Да. А почему об этом спрашиваете?
– Пытаюсь понять, кто ты есть.
– И кто же я?
– - Если мы выйдем на улицу, остановим сто человек и спросим значение слов, которые я только что произнес... Выговорить их второй раз у меня просто нет сил... Так вот, только один из ста сможет объяснить их значение. А для тебя они ясны.
– Я как-то об этом не задумывался... Хотя задумывался о многом.
Овсов молчал, давая возможность Пафнутьеву проявить свою проницательность, умение понять человека, заставить его сказать нечто существенное. Последние слова убедили Овсова, что Пафнутьев действительно может поговорить с человеком с пользой для себя.
– Ты знаешь, что с тобой случилось?
– спросил Пафнутьев.
– Да... Степан Петрович рассказал во всех подробностях. Теперь знаю.
– Но сам не вспомнил, как все это произошло?