Банда 4
Шрифт:
Андрей медленно прошел вдоль витрин, постоял у той, где была выставлена видеотехника. Тут всегда толпились люди, которые мечтали обо всех этих видиках, камерах, телеках, в основном молодежь — парни с девушками, которые считали, что настоящая счастливая, интересная жизнь у них начнется, когда они смогут смотреть половые шалости негров с белыми, детей с животными, толстых с тонкими, а без всего этого жизнь их представляет собой сплошное прозябание, жалкое, унылое существование.
Еще раз пройдя вдоль всех витрин, Андрей вернулся к оставленной за углом машине и, уже не отвлекаясь,
Пафнугьев вышел из прокуратуры, оглянулся по сторонам, с некоторых пор он постоянно оглядывался — ему не нравилось установившееся вдруг затишье. Так не бывает, так никогда не бывает, когда дело имеешь с хорошо организованной бандой. Если тишина — запирай окна и двери, вызывай милицию, если, конечно, удастся уговорить ее приехать спасать тебя, или же вообще высылай верного человека за билетом на вокзал, в аэропорт.
И сматывайся, смывайся, линяй!
И лучше до обеда, чем после, лучше до того, как выпьешь чашку чаю, чем после. Другими словами — немедленно в дверь, и сразу включай четвертую скорость. Хватай случайную машину, в твою наверняка заложена бомба, добирайся окраинными улицами, избегай тех, к которым привык, и мотай вместе с ближними своими, иначе удар придется на них.
Вокруг Пафнутьева с некоторых пор наступила вполне осязаемая тишина. Он чувствовал ее шкурой, и с каждым часом она угнетала его все больше. Резко уменьшилось количество телефонных звонков — люди словно поняли, увидели его обреченность. И посетителей стало меньше, и сослуживцы посматривали на него с явным недоумением — дескать, неужели он еще жив?
Полностью уйти в подполье Пафнугьев мог.
Но не хотел.
Что-то его останавливало, может быть, сохранившаяся где-то в самых отдаленных уголках души гордость — качество ныне странное, редкое, вызывающее у окружающих неприятие, а то и откровенную ненависть. И это справедливо — гордый человек непредсказуем, он подвергает опасности не только себя, но и окружающих.
Под ним взрываются гранаты, вокруг него вьются шальные пули и вертятся люди, каждую минуту готовые на контрольный выстрел в голову.
Как-то к нему забрел Худолей. Вошел, потоптался у двери, не дождавшись, пока Пафнугьев закончит телефонный разговор, сам сел к приставному столику.
— Паша, — сказал он, когда Пафнугьев положил трубку, — я на два слова...
Если не возражаешь.
— Валяй.
— Тут вот такое деликатное дело... Слухи разные ходят, люди впадают в недоумение... Это тебя касается, Паша.
— Ну? — насторожился Пафнугьев.
— Говорят, снимают тебя, — Худолей поднял воспаленные глаза и посмотрел на Пафнутьева.
— Так... Снимают меня, это я уяснил. А назначают кого?
— И об этом говорят, Паша. Якобы, человека подобрали. Опыт, правда, у него не больно велик, но образование есть, юридическое образование, характер, жизненная закалка... Понимание задач... Ты же знаешь, Паша, что понимание задач, стоящих перед должностным лицом — это главное.
— Поддержка влиятельных людей? —
— Да, Паша, да.
— Откуда слухи?
— От Невродова. С той стороны ветер дует. Областная прокуратура.
— Кого же подобрали?
— Его фамилия Шанцев.
— Знаю такого.
— Кто он, Паша?
— Бандюга.
— Я так и знал, — Худолей поднялся. — Если понадобится, Паша, скажи... У меня руки не всегда дрожат. Пришли времена, Паша, когда каждая контора должна подумать о самообороне.
— У всех окон автоматчиков поставить? — усмехнулся Пафнутьев.
— А ты не смейся, Паша, до этого не так уж и далеко. Одно окно я готов на себя взять. И я тебе обещаю, в мое окно никто не влезет.
— Ну ты даешь, Худолей!
— Паша, давно у тебя гости были? Давно у тебя по карманам шарили и документы изымали? Давно я в бессознательном состоянии на этом полу валялся?
Это было совсем недавно. И будет опять. Лед сломан, почин сделан, брачная ночь позади.
— Какая ночь? — переспросил Пафнутьев, не сразу поняв причудливую мысль Худолея.
— Брачная, — твердо повторил тот. — Тебя не увезли в прошлый раз? Увезут в следующий. Не я тебя спас, случай подвернулся, судьба уберегла.
— Шанцев — это человек Бевзлина, — сказал Пафнутьев. — Президент фирмы «Фокус». Рука в холодильнике — его работа.
— У меня нет больше слов, Паша, — Хуцолей развел руки в стороны и, повернувшись, побрел к двери.
Пафнутьев его не останавливал.
Странно, но разговор с Худолеем не столько насторожил его, сколько успокоил. Если подобран человек, если этот человек Бевзлина, значит, снятие его, Пафнугьева, и назначение Шанцева должно быть проделано с некоторой служебной осмотрительностью, без трупа, без крови. Сначала пройдет быстрая, короткая газетная подготовка. Десяток позорящих статей при нынешней свободной прессе и наличии демократически мыслящих журналистов изготовить несложно, да и обойдется не очень дорого. Потом несколько интервью с Шанцевым по телевидению, его решительное заявление о необходимости жесткой борьбы с организованной преступностью...
Ну, и так далее.
Пафнутьев не стал даже додумывать эту мысль — все здесь было очевидно и многократно опробовано. Выйдя со двора прокуратуры на улицу, он остро глянул в одну сторону, в другую и зашагал к своему дому. Но не успел пройти и сотни метров, как возле него со скрежетом тормозов остановился старенький «жигуленок». В первое мгновение Пафнутьев отшатнулся, рука его нырнула под мышку, и, уже нащупав рукоятку пистолета, он узнал человека за рулем — это был Халандовский.
— Садись, Паша, — сказал тот. — Быстрее!
Пафнутьев бухнулся на сиденье, захлопнул дверцу, и Халандовский тут же рванул с места. Некоторое время он молчал, втискиваясь в плотный поток машин, чтобы затеряться, раствориться и исчезнуть для того наблюдателя, который, возможно, подсматривал за ним, следил и замышлял что-то поганое.
— Как понимать? — спросил Пафнутьев.
— Вот так и понимай. Слышал, у тебя были в гостях крутые ребята? — он быстро глянул на Пафнугьева и тут же снова повернулся к дороге.
— Были.
— Выжил?