Банда гиньолей
Шрифт:
Со зрением у меня был полный порядок!
— Спросишь Жовиля… Скажешь, от Проспера… Он поймет…
— Значит, парусник?
— А тебе «Лузитанию» подавай?
— А после того, как взойдем на борт?
— Играть в «манилу» будете!
Мне были нужны подробности.
— Как называется судно?
— «Конг Хамсун»… Шкипер Жовиль… «Конг Хамсун»…
Я повторял название про себя.
— А если нас вышвырнут?
— Сам увидишь.
— Нет уж, мой дорогой, это ты нас снова увидишь!
Я продолжал давить на него.
— До чего ты мне обрыд! Глаза бы его меня не видели!
— Хорошо, хорошо! Не злись!.. Мы побежали!
В дверях посторонился, пропуская малышку, сам протиснулся бочком, захлопнул дверь… Вот
— Живо в Кэннон-док!
Только прежде нужно переправиться в моторке перевозчика на тот берег у шлюза… А вот и он! Очень кстати!.. Тюх… Тюх… Тюх… Пристал… Минут пять бежали рысью…
Вирджиния запыхалась… Состен охал и ахал после достопамятной взбучки, трюхал, кособочась, выставив задницу, проклиная все на свете, весь в шишках, синяках, струпьях — жестоко его потрепали на Пикадилли! Он ворчал, чертыхался…
— Возвращайся и отдыхай! — бросил я ему.
— Вот же они, парень! Вот они!..
И верно! А я и не заметил!.. Прямо над нами…
Боже, какая красота, какое великолепие, какие форштевни, какие корпуса, какая горделивая стать! Чудо-корабли!.. Громадины смирно стояли борт о борт у причала… Два… Три… Четыре…
Мощь, устремленная от фока к носу… Реи, парившие от неба до кормы, от борта к борту, бросившие свое отражение в дрожащую гладь бассейна… гигантские ветви такелажа… бушприты — стрелы мира приключений, стремительно выдвинутые вперед и вверх над складами, едва не задевая крыш, занимали почти всю акваторию.
Мы шли по причалу, лавируя между швартовами.
Ничто не могло сравниться с корабельными носами — все сникало, представало уродливым, мелким, ничтожным… Жалкое существо — то ли человек в крысином обличье, то ли крыса в человечьем — таращилось, разинув рот, съеживалось, обращалось в ничтожную козявку…
Величавое вознесение мачт к небесам! Люди — просто жалкие личинки.
Мы бродили еще какое-то время… трогали тросы, якоря, великанские кранцы, блоки, гигантские втулки… повисшие внизу якорной цепи космы зеленых, синих, красных водорослей — украшения водных пучин, парики наводящих ужас божеств…
Мы шли и читали названия кораблей, выведенные красной и желтой краской с золотом на бортах: «Драккар»… «Нородоски»… А вот и он! «Конг Хамсун»!.. С первого взгляда судно повергло меня в восторг… я на верху блаженства… Какое творение! Притрагиваюсь к нему… Какая мощь в этих боках, сколько в них вместилось! Шершавые, грязно-бурого цвета, цвета дерева с налетом соли… Пенящиеся брызги морской воды… Бок корабля уходил в высоту… Восторг!.. Побежали к носу, который просто дразнил воображение… Поистине величествен! Весь в резном орнаменте, а над форштевнем высился огромный, увенчанный короной бородач в доспехах и с мечом в руке… Он повелевал, приказывал: «Отчалить!» Король Хамсун… Борода курчавая, глаза зеленые, свежевыкрашен… Чудный корабль, готовый устремиться в море. Отдать концы! Еще не пора?.. А сколько людей на нем, сколько работ… Мостки набиты битком сверху донизу: кто взбирался, кто сходил… Сотня… Нет, тысяча обливавшихся потом тружеников. Куда ни кинешь взор, всюду беготня и суета… Нашествие портовых грузчиков, заполонивших рубки и трюмы, волочивших бочонки и кадки, тюки хлопчатых тканей, двигавших огромные тачки, толкая их то втроем, то вшестером, набивавших грузовые отсеки: виски, бренди для тропиков, железная проволока куда-то за экватор… Приступаю с расспросами к рабочему, надсадно кашлявшему на причальной тумбе. Он глянул на меня отсутствующим взглядом. Я встряхнул его:
— Жовиль! Шкипер Жовиль!..
— Жовиль? — переспросил он. — There!
Он ткнул пальцем, сплюнул… Прямо над нами свесился через фальшьборт багроволицый мужичина в фуражке… Орущий разинутый рот… Грузчик снова ткнул пальцем: это он! Да, да, он самый!.. В эту минуту он клял крановщика, хрипел, рвал себе глотку. Этот разъяренный тип и был шкипер Жовиль.
— There! There! —
Осатаневший шкипер надрывался так, что крик гулом отзывался в глубине складов, отголоски перекатывались над бухтой, дрожал весь Кэннон-док… Жовиль рыкал на людей, как рассвирепевший дикий зверь. Брани доставалось всем и каждому, поминались и черт с дьяволом, и небо с землей, и сучье племя с паршивыми собаками… Честил и в хвост и в гриву.
А между тем люди просто летали, никто не мешкал, едва успевали поворачиваться. Наваливаясь на веревки, поднимали грузы в подвесных клетях… товар тек рекой со всех сторон… работа кипела от верхней палубы до трюма… И-эх! Взялись!.. Навались!.. Кули лавиной сыпались в трюмы… подогнанные к самому краю причала вагонетки с лязгом и скрежетом ломались от безумной спешки, а отовсюду спешили подрядиться все новые и новые грузчики — желтые, черные, белые, в одежде и почти голые — они торопились взяться за работу в живой цепочке на мостках за шиллинг и шесть пенсов с зуботычинами впридачу… хватались за самую тяжелую работу… Из всех закоулков выныривали и торопились наняться гнуть спину Просперовы клиенты.
Больше всего неудобств причиняли причальные концы, удерживавшие судно у стенки… великан с необъятным нутром был на самом деле легок, как птица. И мог взмыть ввысь, несмотря на несметное количество товара в его деревянной, битком набитой утробе. Ветер, посвистывавший в его фоках, унес бы его напором на рангоут, хотя на мачтах паруса были свернуты. Он улетел бы прочь, если бы люди не удерживали его, изо всех сил натягивая тросы, едва не накалившиеся докрасна от натуги. Он вознесся бы, даже неоснащенный, отправился бы реять в облаках, воспарил бы в заоблачные высоты — одухотворенная арфа средь океанов лазури. Вот таким мне мнилось вознесение ввысь, таким чудился в совершенно несообразном виде дух дальних странствий… А там, в вышине — нужно было просто сомкнуть вежды — нас умчало бы на долгие времена, унесло бы в бескрайние просторы чарующей беспечальности, нас, странников вселенских грез!
Но он стал пленником сковавших его со всех сторон швартовов, канатов — причина, по которой сильно затруднялось движение по причалу: работники то и дело расшибали себе лбы, а шкипер Жовиль надсаживался от крика. Швартовы отвязываются лишь в последнюю минуту, ветер наполняет паруса, и корабль тихо отплывает: именно так совершаются чудеса!..
Ах, я бываю счастлив лишь подле кораблей — таков уж я от природы… и быть другим не желаю!..
Я вопил о том Состену, соперничая со шкипером… я приглашал его разделить мой восторг. Ликующая радость, внезапная восторженность постигли меня, когда я менее всего этого ждал… Я спохватился вдруг, что городил какую-то околесицу — я просто-напросто забыл… для чего мы здесь… что мы пришли договориться о посадке на судно…
Мне ударило в голову, как ударяет хмель, необычным запахом — запахом пеньки и пакли, которой конопатят борта парусников.
— Да окликни же его! Меня тряс Состен.
Под влиянием чар я уже не слишком хорошо соображал… Место, обстановка… Подняться на борт, едва ли различая что-либо явственно?.. Куда подевался мой здравый смысл, даже то малое, что оставалось от него?.. Почти ослепший, я стоял под бортом корабля и готов был облобызать его обшивку, его зловонные пушечные порты, все это дерьмо: шкоты, скрипучие шкивы и прочее барахло, огромный котлище на жаровне — всю похлебку, все крысиное варево выхлебал бы!.. Фарандолы вокруг корабля… пляшущий, лепечущий плеск мелких волн, набегавших со стороны воды на его толстое угрюмое пузо… И этого я тоже похлебал бы!.. Великая моя любовь! Как мне нравился этот свистящий напев — песня бризов, плененных макушками мачт, плавно летящая на высоких звуках — тончайшие иглы в снастях, кружева, переброшенные от реи к рее… Мне переноситься бы сейчас бестрепетно от лазури к лазури!..