Банда
Шрифт:
— У тебя тоже остались кое-какие документы... Задержание, обыск, то-се... Ты от них избавился? — спросил Пафнутьев.
— Да. Я все отдал Колову.
— Напрасно.
— Почему?
— Ты стал беззащитным. Я бы на его месте постарался избавиться от тебя. Немного подождал бы, пока все затихнет, а потом под зад коленом. Неграмотно ты поступил.
— А как поступить грамотно? — Шаланда лет грудью на стол и посмотрел на Пафнутьева снизу, словно примериваясь к прыжку:
— Дураком прикинуться. Круглым дураком.
— Как ты?
— Да. Как я, — ответил
— Рад стараться, — проворчал Шаланда. Выйдя на крыльцо, Пафнутьев прищурился от яркого солнечного света и легко сбежал по ступенькам, на ходу выключив диктофон в кармане пиджака.
С некоторых пор Пафнутьев неожиданно для себя ощутил некую власть над Анцыферовым. Тот продолжал неусыпно контролировать следствие, интересовался самыми незначительными подробностями, высказывал недовольство, как-то даже пригрозил отстранить от дела, но когда Пафнутьев, до того сидев потупившись, вдруг поднял глаза и сказал: “Выгоняй, что тебе мешает, Леонард”, — тот растерянно осекся. И Пафнутьев понял — роли поменялись. Хотя Пафнутьев и выполнял какие-то следственные действия, не получая, правда, видимых результатов, но проявлял явную непокорность, иногда исчезал, иногда надолго. Это беспокоило прокурора.
Понял Пафнутьев и другое — теперь над ним нависла опасность. Не начальственный гнев, не увольнение за бездарность, а нечто более серьезное. Печальная судьба заводского организатора Жехова показала, как все может кончиться. Однако, прикинув свое положение, он решил, что в любом случае у него есть неделя некоторой неуязвимости. Противник не ощутил пока опасности. Да, его кое-что может раздражать, кое-что не нравиться, но все вписывается в естественное развитие событий.
— Послушай, Павел, — с деланным раздражением произнес Анцыферов, — где оперативники? Чем заняты? У меня такое ощущение, что ты совершенно устранил их из расследования!
— Да бестолковые они какие-то, — Пафнутьев виновато развел руками. — Не могу же я всюду бывать с ними только для того, чтобы подсказывать... Что сказать, о чем спросить, как поступить...
— Но если всю работу взвалишь на себя, тоже, пользы будет немного!
— Да загрузил я их... Пусть повозятся. Один отрабатывает общество охотников — стреляли ведь из обреза. Может, обнаружатся какие-то концы. Второй исследует контору Голдобова. Уж если Пахомов был персональным водителем, а убили его не случайные собутыльники, уж если убийство было по всем показателям заказное...
— Так уж и заказное! — вспылил Анцыферов. — Никогда у нас не было заказных убийств!
— Возможно, я ошибаюсь, — миролюбиво протянул Пафнутьев, — но мне так показалось... И я предположил — свели счеты. Или устранили исходящую от него опасность, утечку информации...
— Какое-то уж больно зловещее у тебя понимание этого происшествия!
— Простоват! — Пафнутьев виновато улыбнулся. — У меня же это убийство первое... Всюду мерещатся покушения, погони, трупы... Тот же Жехов... Вечером я с ним потолковал, а утром ему уж вскрытие в морге делала.
— Не вижу никакой связи!
— Я тоже не вижу, может, в самом деле слаб по этому делу, но чудится мне, Леонард, — Пафнутьев доверительно понизил голос, — чудится мне, что и этот труп не последний.
— Ну, ты даешь! — Анцыферов побледнел. — Кто же следующий?
— Откуда мне знать... Приходят в голову мысли, я и делюсь ими. Ведь кто-то же замарал шаловливые свои ручонки об эти два трупа, кто-то приложил усилия...
— Опять ты их связываешь вместе! Ведь установлено — по пьянке вывалился мужик. К бабе полез на соседний балкон!
— — А я что? Я ничего... Пусть так, Леонард Леонидович, пусть так. Тем лучше, как говорится.
— Почему лучше? — опять насторожился Анцыферов.
— Да потому что преступления нет. Есть несчастный случай. И не надо никаких расследований. И статистика в порядке. И все прекрасно. А напился мужик, или с балкона ему дали под зад коленом... Так ли это важно!
Стремительный Анцыферов в темно-синей тройке, голубоватой рубашке, в галстуке с изысканными красно-синими полосами, пробежал по кабинету, мимолетно отражаясь в застекленных шкафах, набитых сводами законов, и, успев оценить прекрасное свое отражение в высоких стеклах, резко остановился перед Пафнутьевым.
— Звонил Колов, — произнес он так, словно все сказанное до сих пор было пустой болтовней и вот только теперь пора приступать к главному.
— Да? — неуклюже повернулся Пафнутьев. — Как поживает? У него все в порядке? Жена? Дети?
— Он просил тебя зайти к нему, — Анцыферов попросту не услышал следователя.
— Но мне нечем его порадовать... Может быть, нашлось письмо, которое исчезло с его стола? Да, наверно, письмо, — утвердился Пафнутьев в своей догадке и поднялся, чтобы уйти.
— Он ничего не говорил о письме, — бесстрастно сказал Анцыферов, с трудом сдерживая гнев. — Он говорил о том, что ты доставил в милицию хулигана, а тот пытался спекулировать его именем.
— Этого хулигана звали Олег Михайлович Жехов, — ответил Пафнутьев, потупив глаза.
— Ты хочешь сказать, — растерялся Анцыферов. — Ты утверждаешь, что...
— Да, Леонард! Именно это я и хочу сказать. Как бы мы с тобой не относились к этому делу, но их двое. Пока двое.
— Кого их?!
— Пахомов и Жехов. И я своевременно ставлю тебя об этом в известность.
Анцыферов некоторое время молчал. Потом посмотрел на часы — в затруднительном положении он всегда смотрел на часы, будто надеялся увидеть подсказку — что сказать, как поступить, какое решение принять. Через некоторое время опять выбросил левую руку вперед и взглянул на часы, похоже, не видя ни стрелок, ни цеферблата.
— Но ты все-таки зайди к нему, — сказал устало.
— Зайду, как не зайти... Прошлый раз он очень хорошо отнесся ко мне... Принял, поговорил...
— Кончай, Павел, трепаться. Куда сейчас?