Бандитская губерния
Шрифт:
— Именно так, — произнес околоточный надзиратель и невольно посмотрел на Воловцова.
— Так вот, спешу доложить вам, что домовладелица Кокошина Марья Степановна скончалась от ожогов, не совместимых с жизнью.
— То есть она загорелась живой? — спросил Воловцов, хотя вопрос этот был уже излишним.
— Да, она загорелась, когда была еще жива, — ответил доктор Живаго. — Более того, мною не усмотрено абсолютно никаких признаков насильственной смерти и ни малейших следов сопротивления со стороны старушки.
— Но… — хотел было что-то сказать Иван Федорович, но осекся, заметив торжествующий взгляд околоточного
— Это, конечно, мое предварительное заключение, — видя, как помрачнел московский гость, произнес Живаго. — Но вскрытие, я полагаю, покажет в легких наличие дыма, что только подтвердит мое первоначальное заключение: Кокошина еще дышала, когда уже горела. Впрочем, давайте отложим проставление точки на этом вопросе до результатов вскрытия…
— И когда нам их ожидать? — выделив слово «нам», спросил торжествующий победу Петухов.
— Вскрытие трупа я проведу сегодня во второй половине дня, — ответил доктор. — Это значит, что официальное медицинское заключение вы получите завтра…
Когда он, откланявшись, ушел, засобирался и Воловцов.
— Поздравляю вас, вы выиграли пари, — с трудом заставил себя произнести эти слова Иван Федорович. — А я проиграл…
— Бывает, — снисходительно ответил околоточный надзиратель, довольный, что сбил спесь с этого московского следователя. Будет знать теперь, что здешние служители благочиния и законопорядка тоже не лыком шиты… Но Петухов оказался прав не полностью. А лучше сказать, и вовсе оказался не прав. Спесь или, скорее, уверенность в версии, что Кокошина была убита, — да, у Воловцова малость пошатнулась, но только самую малость. Теперь оставалось дождаться приезда сына. И если в квартире Марьи Степановны Кокошиной пропали деньги, драгоценности или еще что-либо, значит, версия Воловцова верна. И вообще, московские следователи по наиважнейшим делам, господин Петухов, просто так не сдаются…
Глава 4
Следователь Песков, или Где кубышка со златом-серебром?
— Ну, что там? — Тетка сгорала от нетерпения и, чего ж поделать с этими женщинами, от любопытства.
— Пока не знаю, — честно ответил Иван Федорович.
— Но она же не наложила на себя руки? — округлила глаза Феодора Силантьевна.
— Из трех версий: несчастный случай, самоубиение и убийство — версия самоубийства покуда самая реально доказуемая, — уныло проговорил Воловцов.
— Но это же уму непостижимо: облиться керосином и зажечься! — всплеснула руками тетушка. — Это же какие муки ей, бедняжке, пришлось претерпеть! Что, повеситься нельзя было, на худой конец? — начала рассуждать сама с собой Феодора Силантьевна. — Мышиного яду в еду себе подсыпать или в питье, или вены порезать, как институтки от неразделенной любви часто практикуют? Что за выбор такой? — Она бессильно опустилась на табурет. — Нет, не верю… Скверного, конечно, характеру была покойница, но чтобы руки на себя наложить… Да еще та-а-ак…
— Я тоже не верю, — отозвался на тетушкину тираду Иван Федорович. — Однако следует признать, что подобного рода самоубийства встречаются. К примеру, в Москве в прошлом году один юноша из мещанского сословия, из-за несчастной любви, опять же, покончил жизнь самоубийством, наткнувшись на ножницы…
— Как это, «наткнувшись на ножницы»? — поначалу и не сообразила тетушка.
— А
— Батюшки! — даже приоткрыла рот Феодора Силантьевна. — Экие страсти ты рассказываешь…
— А нынче по весне один пожилой человек в больших чинах и кавалер многих орденов в крайне нервическом расстройстве из-за дочери, сбежавшей из дома с каким-то коряком и уехавшей с ним на Камчатку, сбросился в своем доме с лестничной площадки второго этажа вниз головой на мраморный пол…
— И убился? — аж привстала с табурета тетушка.
— Нет, на первый раз он не убился, — ответил Иван Федорович. — Весь переломанный и окровавленный, он как-то умудрился снова забраться по ступеням на второй этаж, верно, ползком, и сызнова сбросился вниз головой на мраморный пол…
— И убился теперь? — пораженная представленною картиною, спросила Феодора Силантьевна.
— На сей раз убился. Череп его раскололся на куски, как грецкий орех, если по нему стукнуть молотком. А ведь в его кабинете в ящике письменного стола лежал заряженный револьвер. Вполне мог пустить себе пулю в висок. Или в рот. А то и в сердце. Без всяческих мучений…
До конца дня тетушка ходила под впечатлением услышанного от племянника и жалела его. «Это ж надо, какие дела Ване приходится расследовать, — рассуждала она сама про себя. — И как только у него нервы выдерживают с таким горем несусветным и напастями сталкиваться…»
Вечером, за ужином, Иван Федорович задал тетушке вопрос, который вдруг пришел ему в голову. Они уже пили чай после жаренной в масле картошки с мясом, когда он спросил:
— У покойной Кокошиной ведь сын есть, верно?
— Верно, — ответила Феодора Силантьевна. — В Петербурге служит.
— А он ей деньгами помогал, не знаешь?
— Не знаю, Ваня, — ответила тетушка. — Покойница-то, Марья Степановна, скрытная была женчина.
— И ты, конечно, не знаешь, были ли у нее какие сбережения или драгоценности?
— Нет, Вань, не ведаю того, — виновато посмотрела на племянника Феодора Силантьевна. — Да и не заводили мы с ней разговору о деньгах да драгоценностях, — добавила она. — Мы все больше о жизни рассуждали. Или кому-нибудь косточки перемалывали…
Уже укладываясь спать, тетушка вдруг заметила:
— А видать, трудненько тебе придется это дело раскрывать.
— А откуда ты знаешь, что его буду я «раскрывать»? — удивленно спросил племянник.
— Так по тебе все видно, — улыбнулась Феодора Силантьевна. — Ходишь, как телок: во все углы тычешься, будто не ведаешь дороги. Только телок от глупости, а ты от дум. А какие у тебя думы, можно по дню прошедшему судить…
— Ты прямо как следователь: все примечаешь, потом быстро анализируешь и мгновенно делаешь выводы, — усмехнулся Воловцов.
— Тут большого ума, чтобы нализировать, не надо, — правильно поняла незнакомое слово «анализировать», да неправильно произнесла его Феодора Силантьевна. — Тут каждый, кто жизненного опыта набрался да в людях мало-мало разбирается, сможет нализировать.
— Это плохо, тетушка, коли по мне все видно, — покачал головой Воловцов. — Следователь должен быть для посторонних глаз закрыт, как карманные часы. И открываться он должен для других только тогда, когда у него самого такая надобность случится…