Бандитский Екатеринбург

Галич Федор

— Ты думаешь, что если ты начнёшь корчить из себя «целку-недавалку», попавшую в плен к фашистам после неудачного покушения на Гитлера, то я буду подыгрывать тебе и насильно пытать тебя своей «гаубицей»? Ты ошибаешься! Я не буду играть в ролевую игру по твоему сценарию. Я буду играть в свою игру. Кстати, моя игра тоже с «немецким» уклоном и называется она: «Дрочи пулемётчик на синий платочек». И суть её очень проста… Я увезу тебя в свой «бункер», запру в отдельную комнату и посажу под «домашний арест». Я буду подсыпать в твою еду афродизиаки, а поить тебя только шампанским. В твоей комнате будут круглосуточно демонстрироваться порнографические фильмы, ты будешь ходить по комнате голая,

а из одежды на тебе будет только синий платочек. За тобой будет вестись круглосуточное видеонаблюдение, и если ты захочешь удовлетворить себя собственноручно, то охранники будут привязывать твои руки к кровати. И всё это будет до тех пор, пока ты сама не бросишься на мой «пулемёт» и не закроешь его своей грудью, — объяснил условия своей новой игры «Антигриппин» и, заправив поддушенную «змеюку» обратно в штаны, увёз Наташу к себе домой.

Глава 2

Планета Земля, словно карусель, поворачивается к Солнцу, то одним полушарием, то другим, погружая одну часть света в ночь, другую — в день. Так и в нашем романе. В то время, когда у злодея «Антигриппина» день неудачного растления Наташи уже подошёл к концу, у злодея «Бабло» подобный день ещё только начинался.

Проснувшись рано утром в сарае, «Бабло» вылез из стога сена и, сладко зевнув, посмотрел на стоящие в углу вилы.

— Если эта строптивая сучка не даст мне и сегодня насадить её на свой член, то я насажу её на эти вилы, — подумал «Бабло» и, потягиваясь, вышел во двор.

Тут же из кустов вылез начальник личной охраны в зелёном маскировочном костюме с копной травы на голове.

— Доброе утро, господин барон. Докладываю. За время вашего отсутствия, по причине погружения в глубокий сон после продолжительного и утомительного ухаживания за «принцессой», к объекту вашей пылкой страсти никто не приближался. Попыток проникновения на охраняемую территорию посторонними лицами не зафиксировано. Часовые расставлены по всему периметру бунгало, на деревьях установлены радиочастотные «глушилки», к птицам прикреплены камеры видеонаблюдения, — звонко отрапортовал смуглый мужчина крепкого телосложения и, приставив два пальца к козырьку каски, резко отмахнул ими в сторону.

— Хорошо. Продолжайте наблюдение, — приказал «Бабло» и, как только охранник скрылся в кустах, рванул к своей «колумбийской пленнице».

Довольный своим недавним дерзким и коварным поступком, чувствуя себя первобытным «Кинг-Конгом» из джунглей, похитившим красивую девушку, «Бабло» вприпрыжку подскочил к небольшому квадратному домику, напоминавшему просторный шалаш.

Наблюдая в маленькое окошечко за своей добычей, как за мечущейся внутри музыкальной шкатулки маленькой балеринкой, «Бабло» испытывал сильное возбуждение. То ли от её молодого трепещущего от страха сексуального тела. То ли от своей гениальной смекалки, благодаря которой он теперь мог, не опасаясь конкуренции и не соблюдая правил приличия, беспрепятственно добиваться Тани разными способами, включая и насильственные.

Ведь чтобы сбить со следа возможных преследователей, возглавляемых «Бледным», «Бабло», прихватив гостью, сбежал из дома не в предполагаемое всеми «наркоубежище» — Эквадор, а в совершенно противоположную от границы сторону — вглубь Колумбии. В место, где, по его мнению, никому и в голову не придёт их искать.

Заточив Таню в заброшенной хижине, у родного дядюшки ДОМА, расположенной в глухих зарослях кофейных плантаций, влюблённый по уши «Бабло» надеялся «помариновать» избалованную бытовым сервисом фифу в антисанитарных условиях: без джакузи, кондиционера, горячей воды, мягкой постели и тёплого туалета. Он хотел, чтобы какающую в кустах Таню больно за попу кусали

лютые мошки, а тугие верёвки постели-гамака натирали её нежную кожу. Чтобы надежды «принцессы» о том, что её когда-нибудь освободит «принц на белом коне», с каждым днём пессимистично таяли, как белый уральский снег на палящем колумбийском солнце.

Цель этой жёсткой «терапии» была проста. «Бабло» намеревался сломить её волю и, прогнув Таню под себя, подчинить себе и её упругое тело.

Сам дядюшка, непосредственный хозяин этой «бамбуковой недвижимости», мешать племяннику физически не мог, так как, проработав всю жизнь рабом на кофейных плантациях своего родного брата (отца «Бабло»), давно умер от старости и изнеможения, а вот его хижина была ещё жива и достаточно прочна, несмотря на свой ветхий возраст.

Хижина, сплетённая из толстых веток, напоминала большую клетку и надёжно удерживала внутри себя эту темноволосую и светлоголосую певчую «птичку». Но и сама «птичка» не спешила открывать клетку, заклинив изнутри входную дверь толстой жердью.

Что только не делал «Бабло», чтобы угодить и понравиться своей пленнице: он круглосуточно вился вокруг «клетки», как змея, вокруг выпавшего из гнезда птенчика; как кобель, «метил» заборы хижины, пытаясь пробудить в сучке природный инстинкт; пел серенады; танцевал в обтягивающем трико и балетной пачке, сделанной из пальмовых листьев, танец «Пузатого лебедя»; готовил перед хижиной ароматные блюда, от запаха которых слюни текли не только у телохранителей, но и у всей живности в округе. Но Таня была непреклонна, и всем своим видом показывала, что готова хоть сейчас умереть от голода, нежели потом от стыда. Отвергая при этом ВСЁ — и еду и ухаживания.

Тогда «Бабло» решил лишить Таню «пряников» и выбивать из неё строптивость — «кнутом». Он перестал твердить слова любви, а вместо них, как попугай, целыми днями хлёстко «бил» по самолюбию Тани известными фразами и поговорками, внушая ей смирение, а себе — утешение:

«НИЧЕГО-НИЧЕГО, СТЕРПИТСЯ-СЛЮБИТСЯ!», «ВОДА КАМЕНЬ ТОЧИТ!», «ВРЕМЯ ЛЕЧИТ!», «ЛУЧШЕ СИНИЦА В РУКЕ, ЧЕМ ЖУРАВЛЬ В НЕБЕ!», «ГОЛОД — НЕ ТЁТКА! ЖРАТЬ ЗАХОЧЕШЬ — КЛЕТКУ ОТКРОЕШЬ!», «НА БЕЗРЫБЬЕ И РАК — РЫБА!», «ТЕРПЕНИЕ И ТРУД, ВСЁ ПЕРЕТРУТ!», «НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ, ДЛЯ ОДИНОКОЙ АМАЗОНКИ, И РОБИНЗОН КРУЗО — МАЧО!»

Глава 3

— Сатрапы! Душегубы! Маньяки! Извращенцы! Ублюдки! Подонки! — орала на весь дом привязанная к кровати Наташа, дёргаясь, словно в судорогах.

— Ты звала нас? — заботливо спросил запыхавшийся «Антигриппин», вбежавший в комнату к Наташе с двумя телохранителями. — Что случилось? Ты что-то хотела?

— Выключите это «сношающееся мясо», — сквозь зубы процедила Наташа, кивнув головой в сторону видеоэкрана, из которого доносились ритмичные стоны и звонкие шлепки голых тел. — И перестаньте меня кормить афродизиаками и поить шампанским. У меня от всего этого лютая изжога и аллергия. Я начинаю икать и чесаться во всех местах, а эти дуболомы считают, что я мастурбирую, и связывают мне руки. Дайте мне простой воды, яду и включите какую-нибудь печальную музыку. Чтобы я умерла по-человечески, а не от передоза тестостерона.

— А-а-а… Вот это уже больше похоже на правду, — обрадовался «Антигриппин». — Проблема, как я вижу, не в аллергии, а в том, что «минное поле» зажило и созрело для «окучивания»?

— Если ты так считаешь, то заводи поскорее свой «трактор» и начинай «пахать», пока я ещё живая, тёплая, рыхлая и плодородная. А то, не ровен час, помру и придётся тебе втыкать свою «лопату» не в «минное поле», а в мёртвое, окоченелое, холодное, твёрдое «поле», — равнодушно предупредила Наташа и, закатив глаза, скорчила страшную гримасу.