Бандитский подкидыш
Шрифт:
Но…плачет Лев.
– По маме скучает, – говорит няня. – Не бойтесь, младенческая память коротка, он быстро её забудет.
Она ничего не знает. Сказать не смеет, но осуждает. Лишил сына матери. Да такая мать…врагу не пожелаешь.
– Иди сюда, – зову я сына.
С трудом разжимаю сведенные яростью кулаки. Беру на руки ребёнка. Он плачет так горько и безутешно. Не по матери он скучает. По Кате. Она его мама. И при мысли о том, что он её может забыть, выть хочется.
Глава 34. Катя
Под
Домой мне нужно. Нужно, да только не ждёт меня там никто. Телефон мне Рафаэль купил, даже сим-карту как-то восстановил без паспорта. Номеров половины нет. Позвонила Аньке. Ты сначала обозвала меня безответственной, а потом повизжала от восторга услышав шум моря на заднем плане. Сама же придумала историю любви для меня. Сама же в неё поверила. Ах, эсли бы она знала, что на самом деле было… Но в такое поверить сложно.
Отцу тоже позвонила. Тот на меня скорее зол был. За то, что влипла в неприятности, которые его коснулись. Он так и не понял ничего. Вот если бы мама, материнское сердце чутче… Теперь я это точно знаю.
Меня никто не ждал, никто не преследовал. Тот, кто был главным зачинщиком моих бед сидит себе на лавочке, что на набережной. Курит. Газету читать пытается, а её ветром треплет. Сердится, потом на меня смотрит. Что разглядеть пытается?
– Домой хочу, – сказала я. – Тут дождь, а там снег уже лёг. Оказывается, я люблю снег, я по нему соскучилась.
Море фыркнуло и лизнуло мои кроссовки – обиделось. А я, наверное, привыкла быть в клетках за эти месяцы. Мне странно, что не надо никуда бежать. Прятаться. Возможно, реши я сейчас уйти он меня отпустит. Но я совсем в этом не уверена. Он не такой как Давид. Прав был Рафаэль, Давид – честный несмотря ни на что. Только и он меня теперь не ждёт. Лев… Сердце екнуло и скукожилось до размеров горошины. Не сердце, а просто концентрат страдания и тоски. Хочу к своему львенку. Плакать хочу. А домой не хочу оказывается, нет у меня дома.
– Пойдём, – сказал Рафаэль. Под руку меня взял, идём, словно влюбленные. А на деле никто друг другу. Он очередной мой тюремщик, только привторяется хорошим. – Зачем тебе домой? Кто тебя там ждёт? Твой папа купил мопса. Да-да, я и это знаю. Теперь это их новый ребёночек. Зачем им старый? Давид помирился с женой. Ты же знаешь, деньги женятся на деньгах. В свое время её отец Давиду за хорошие отступные сосватал. Отец, конечно, погиб, но капиталы остались… Богатые люди не разводятся так просто, даже ради таких милых конопатых девочек, как ты.
И до носа моего дотронулся кончиком пальца. Солнца в декабре здесь было мало, но все равно гораздо больше чем в моем родном городе, и каждая моя веснушка ликовала. Высыпали и на нос, и на щеки… на лоб даже. Пугало я огородное, и правда.
– Я же не могу тут жить, – сказала я с сомнением. – Ты мне чужой. Я не хочу тебя, я не люблю тебя.
– Дай мне ещё три дня, – ослепительно
Словно можно полюбить человека за три дня, по заказу. Да и знаю я, чем закончится эта история. Только поймёт, что я к нему привязалась, бросит меня, как и Аделину. Да и не хочу я… не к этим рукам меня тянет. А я теперь знаю, как бывает… Вздохнула печально.
Завтра уйду, решила я. Просто проснусь встану и уйду. Денег у меня нет, да… Аньке позвоню, скажу бросил меня мой роскошный мужик, попрошу подкинуть в долг. Потом забронирую себе место по системе попутчиков, и вернусь в свой город. Буду жить в одной комнате с пукающим мопсом, потом примусь вычислять в каком районе живёт Давид. И буду ходить гулять туда каждый божий день, и может увижу, как Львенка няня выгуливает. Он сидит в своей дорогой коляске, толстенький в теплом комбинезоне, щеки от мороза румяные, на меня посмотрит, и не узнает. Уже несколько дней прошло, ещё немного и забудет, а может уже забыл…
– Пожалуйста, – попросила я. – Отпусти.
– Завтра поговорим, – отмахнулся Рафаэль. – Будь умницей.
А рука, что держит мою, казалось бы, нежно, – каменная. Вечер в доме у моря был долгим. Надеюсь, он последний здесь, хотя из всех моим тюрем за последние месяцы, эта – самая приятная. Рафаэль был погружен в свои мысли, то и дело утыкался в ноутбук, словно меня не замечая. И вот зачем я ему? Если нужен кто-то рядом, завёл бы себе мопса.
Ночью я проснулась от тревоги. По привычке поискала Льва рядом, но не нашла. Запаниковала – каждую ночь так. Потом вспомнила, что он с отцом, Рафаэль даже фотографии показал в доказательство. Значит все хорошо, все так, как должно быть. Просто я дура.
Но что-то меня разбудило. Что-то шло не так. И тогда я поняла. Мокро. Мне было мокро "там". Вскочила. На простыне алое пятно. Никакой боли, никаких особенно сильных кровотечений. В первые минуты я подумала, что теряю ребёнка, которого уже привыкла носить в себе, но разгадка была до обидного проста. У меня начались месячные.
Видимо, организм измученный недосыпами и стрессами просто устал и устроил бойкот. Мне бы радоваться, все же, ни кола, ни двора, ни мужика нормального, то есть – своего. А мне…обидно до боли. Я так его хотела, этого малыша, которого не было. Так, что поверила в него, возможно, вопреки всему. Он был братом Льву. Или сестренкой… и он был бы тем, что я унесла бы от Давида. Ниточкой, что нас бы связывала, даже если бы он об этом не узнал.
– Ну, почему так, – всхлипнула я.
Не выдержала, и заплакала. Горько, в голос. Села, лицом уткнувшись в коленки голые и реву. И ничего уже больше не хочется больше. Может даже никогда не захочется. Беременности, которую я сама придумала не было, а я чувствую себя так, словно у меня ребёнка отобрали.
– Что случилось? – ворвался в комнату Рафаэль.
В одних шортах, от голого торса я отвела взгляд. Волосы взлохмачены. Сонный. И правда, что ли, за меня испугался? Не верю.
– Месячные начались, – сказала я и указала рукой на подсыхающее уже пятно на простыне.