Банды Нью-Йорка
Шрифт:
«Держи вора!» – зарисовка из жизни Нью-Йорка. 31 октября 1868 года
Это были самые дорогие и роскошные бордели в городе. В определенные дни джентльменов не пускали туда иначе как одетыми в вечерний костюм и с букетом цветов, а проститутки рекламировались как культурные барышни, умеющие играть на фортепиано и гитаре и знакомые со всеми тонкостями благородного обращения. Выручка за сочельник всегда направлялась на благотворительность. Еще одним достойным упоминания местом был публичный дом Джозефин Вудс на Восьмой улице возле Бродвея, где каждый сочельник проводилась большая благотворительная вечеринка для слепых; дом оставался открытым весь первый день нового года, в подражание моде, царившей в более благородных слоях общества.
Преподобный
В своем выступлении в Союзе Купера в январе 1866 года епископ Симпсон из Методистской епископальной церкви сделал обескураживающее заявление, что проституток в Нью-Йорке столько же, сколько и методистов, а позднее, в проповеди в методистской церкви Святого Павла, обозначил их численность в 20 тысяч, что примерно составляло сороковую часть населения города. Джон Кеннеди, уже упоминаемый нами суперинтендент полиции, яростно отрицал истинность заявлений епископа, утверждая, что данные по методистам ему, конечно, неизвестны, они не находятся под его юрисдикцией, а вот проституток в городе, согласно полицейской статистике, 3300, они распределены по 621 публичному дому и 99 домам свиданий, и в это число включены и 747 официанток, работающих в концертных салунах и танцевальных залах. Однако епископ Симпсон и другие реформаторы представили весомые доказательства, и очень похоже, что цифры, названные ими, более соответствовали действительности, чем приведенные суперинтендентом, поскольку последний имел дело с данной проблемой только с профессиональной стороны и, более того, не принимал в расчет тысячи уличных женщин, которых было полно на городских магистралях. Таких женщин прозвали «ночными гуляками», поскольку они редко показывались до заката, но, по мере того как они осмелели, их стали называть «уличными гуляками».
Большинство сомнительных кабаков, которые расплодились по Нью-Йорку в эти не лучшие для города времена и использовались как место встреч гангстеров и падших женщин, находились в районе между Двадцать четвертой и Сороковой улицами и между Пятой и Седьмой авеню; место это имело столь порочную репутацию, что реформаторы именовали его «Кругом Сатаны». В 1885 году было подсчитано, что, как минимум, половина зданий в районе использовалась для злодеяний того или иного рода, а Шестую авеню, на тот момент самую дикую и развеселую улицу города, сплошь покрывали бордели, салуны, ночные танцевальные залы. Она постоянно кишела пестрой толпой, ищущей развлечений. Этот район, именуемый Тендерлойн, что означало «Задница», был территорией 29-го полицейского участка. После долгого неблагодарного труда в отдаленных районах капитан Уильямс в 1876 году был переведен в 29-й участок. Через несколько дней один приятель, встретив капитана на Бродвее и обратив внимание на его широкую улыбку, спросил, чему тот радуется.
«У меня в жизни перемены, – ответил Уильямс. – Мне давно не доставалось ничего, кроме мясных обрезков, а теперь я получу кусочек и от задницы».
Арест на улице. Художник С. Кендрик, 18 мая 1878 года
Наверное, самым знаменитым из кабаков, находящихся на участке Уильямса, был «Сенной рынок» на Шестой авеню, чуть южнее Тридцатой улицы. Благодаря своему долгому существованию (он несколько раз закрывался и открывался вновь, а окончательно прекратил свое существование только в 1913 году) «Сенной рынок» приобрел широкую известность в Соединенных Штатах, став излюбленным местом сбора провинциалов, которые приезжали взглянуть на великий город. Изначально это был театр-варьете, открытый сразу после Гражданской войны и названный по имени аналогичного театра в Лондоне. Но конкурировать с такими известными театрами, как «Тиволи» на Восьмой улице или театр Тони Пастора на Четырнадцатой, оказалось невозможно, и в декабре 1878 года театр закрыли. Однако через несколько недель он был перестроен и открыт вновь, теперь в качестве танцевального зала, каковым и оставался до конца своих дней.
«Сенной рынок» находился в трехэтажном каркасно-кирпичном доме едко-желтого цвета, казавшемся при дневном свете мрачным и совершенно безликим. Но с наступлением темноты, когда «артисты» «Круга Сатаны» собирались на ночную прогулку по Шестой авеню, ставни открывались, во всех окнах зажигался свет, а на огромных железных крюках перед входом появлялась вывеска: «Сенной рынок – большие вечерние танцы». Женщин пускали бесплатно, но мужчины платили за право танцевать, пить и всячески развлекаться внутри заведения по 25 центов. Балконы и ложи, с трех сторон окружавшие первый этаж, остались от театрального прошлого здания; там были оборудованы отдельные комнаты, в которых во время расцвета «Сенного рынка» женщины плясали канкан и давали представления вроде пип-шоу во Франции. Говорят, что само слово «цирк», которым в этой стране сейчас часто называют подобные представления, пошло от «Сенного рынка». В словарях «канкан» определяется как «шумный французский танец, сопровождаемый непристойными или экстравагантными жестами», но в старом «Сенном рынке» он носил более чем просто «шумный» характер, особенно под утро, когда
«Дом французской мадам» на Тридцать первой улице, возле Шестой авеню, получил название по национальности своей хозяйки, тучной, пропитой женщины, которая всю ночь сидела на высоком стуле возле кассы. Она сама была в своем заведении вышибалой, получив широкую известность благодаря виртуозному владению дубинкой и той ловкости, с которой она хватала буйных клиенток за волосы и выбрасывала на улицу. Официально дом был рестораном, но никакой еды, кроме разве что черного кофе, там не подавалось, а деньги делались исключительно на спиртном. Это заведение пользовалось популярностью у уличных женщин, которые с готовностью принимали предложение станцевать канкан, что и делалось в комнатках над обеденным залом. За один доллар они плясали обнаженными, а если им добавляли еще немного, давали представление, похожее на те, что показывались в кабинках в «Сенном рынке». На «Дом французской мадам» походили также, за исключением наличия небольших танцевальных площадок, «Тщетная уловка» на Шестой авеню и «На берегу», находившийся рядом. Последним управлял Дэн Керриган, бывший в конце 1870-х членом Генерального комитета Демократической партии. Преподобный Тэлмэдж провел в 1878 году в каждом из этих заведений по одному вечеру, произведя своими проповедями такой фурор, что полиция по приказу мэра Купера запретила женщинам появляться там в течение нескольких месяцев.
В числе других известных кабаков «Круга Сатаны» были «Креморн» и «Египетский зал» на Тридцать четвертой улице, «Зал моряков» на Тридцатой улице, основными посетителями которого были негры, «Букингемский дворец» на Двадцать седьмой улице, известный своими балами-маскарадами, «Дом Тома Гулда» на Тридцать первой улице (в этом кабаке сдавались верхние комнаты) и «Звезда и подвязка» – заведение чуть более высокого класса, открытое в 1878 году Эдом Коффи, известным в то время спортсменом, на углу Шестой авеню и Тридцатой улицы.
«Звезда и подвязка» сразу же стала пользоваться успехом, в большой степени благодаря популярности старшего бармена Билла Патерсона. Это был веселый толстяк, воистину один из величайших барменов того времени. Он гордился, что не нажил ни одного врага во всем мире и что может составить коктейль, с помощью которого сделает любого своим верным поклонником. Считалось большой честью, если коктейль для клиента смешивал лично Патерсон. Когда в конце концов неизвестный убийца уложил его однажды ночью ударом кистеня на выходе из «Звезды и подвязки», произошедшее столь активно обсуждалось по всей округе, что породило известный вопрос: «Кто убил Билли Патерсона?»
«Сенной рынок» в 1879 году
«Креморн» занимал первый этаж дома на Тридцать второй улице, чуть западнее Шестой авеню, и в полиции считался одним из самых криминогенных мест того времени. Происхождение его названия неясно, но скорее всего, восходило оно, как и у большинства других окрестных кабаков, к имени лондонского танцевального зала или бара. Вход с улицы приводил напрямую в бар, в конце которого за большой стойкой, покрытой красивой резьбой, сидел управляющий – огромный, напыщенный человек, которого за длинные, как у моржа, усы и роскошную бороду прозвали Дон Бакенбардос. За управляющим открывались двери в большую комнату, украшенную картинами и статуями, которые привлекали внимание не столько своей художественной ценностью, сколько обнаженностью моделей; в комнате за столами сидели мужчины и женщины и пили под музыку писклявой скрипки, бухающего контрабаса и дребезжащего пианино. Женщины здесь, как и в большинстве других кабаков, получали процент от продажи напитков; за коктейли и спиртное, заказывамые их приятелями, они получали маленькие медные жетоны, а если те покупали вино, то их спутницы сохраняли пробки. Напитки для дам стоили 20 центов, но джентльмены платили стандартную цену в 15. Рядом с «Креморном» находилось другое заведение под тем же названием, но это была миссия, возглавляемая Джерри Мак-Оли, раскаявшимся игроком и пьяницей, чье имя увековечено теперь нынешней «Миссией Мак-Оли» на Уотер-стрит, где бездельники из прибрежных районов каждый вечер получают порцию религии и бутерброды. Пьянчуги, направляющиеся в кабак, часто забредали в «Креморн» Мак-Оли по ошибке, а тот быстро запирал дверь и читал заблудшей душе проповедь, прежде чем отпустить гостя поневоле продолжать свою распутную жизнь.
2
В 1860 году в Нью-Йорке появился новый тип увеселительных заведений – концертный салун. Некий выходец из Филадельфии открыл в бывших «китайских палатах» в нижней части Бродвея салун, назвав его «Мелодеон». Салун быстро приобрел популярность, и через несколько лет уже не меньше двух сотен подобных заведений было рассыпано по нижней части Нью-Йорка. Там можно было потанцевать и выпить, но главное, что привлекало клиентуру, – это официантки и низкопробные, частенько даже непристойные, театральные представления, хотя в некоторых, самых дешевых заведениях, особенно в Бауэри, вся культурная программа заключалась в выступлениях вечно пьяного пианиста по прозвищу Профессор.