Банкетный зал (сборник)
Шрифт:
Я вышел из кабинета и вернулся на прежнее место.
– А я, например, и не собираюсь падать духом, – сказала женщина из Донецка. – Я с мамы пример собираюсь брать. У меня знаете какая мама?
Я смотрел, внимая.
– Она во время войны партизанам хлеб давала, так немцы ее дом сожгли с двумя детьми маленькими. А в самом конце войны она на мину наступила, ей ногу оторвало. Так она в сорок шестом году без ноги замуж вышла и меня родила. А сейчас, когда со мной такое случилось, она сюда в Москву приехала меня морально поддерживать.
Из кабинета вышла медсестра, стала искать кого-то глазами. Увидела веселого старика и пошла к нему.
– Надо еще немного полечиться, – сказала она, подходя.
Старик поднялся ей навстречу. Глаза его напряглись, и лицо полностью перестало быть прежним. Такие напряженные и бессмысленные лица бывают у штангистов, когда они держат над головой непомерную тяжесть. Я не знал, что страх имеет такое же выражение.
Я подошел к кабинету, заглянул в него.
– Кто вас направил? – спрашивал врач у Тамары.
– Районная поликлиника.
– Делать им там нечего! Как будто у нас работы мало... Безобразие, в сущности...
Тамара смотрела на врача влюбленным взором, и чем больше он возмущался, тем сильнее ей нравился.
А врача, видимо, искренне раздражала Тамара, ее пустяковая болезнь, ее груди и живот, похожие на три подушки.
Тамара чмокнула врача в щеку, чего он совершенно не желал, и выскочила в коридор. Схватила меня за руку, и мы помчались в сторону гардероба. Женщина из Донецка проводила нас глазами. Я улыбнулся ей виновато. Я был виноват в том, что уходил, а она оставалась.
Мы оделись и вышли на улицу. Тамара достала два апельсина. Один – мне, другой – себе. Я стал сдирать кожуру зубами, и мой рот наполнился душистой горечью.
День был пасмурный, но сочетание неба и снега на крыше – прекрасно по цвету.
– Здравствуй, день! – крикнул я.
– Ты чего орешь? – удивилась Тамара. – Встал и орет. Едем!
Мы сели в машину.
– К спекулянтке! – велела Тамара. – На улицу Вавилова.
Обретя здоровье, ей захотелось красоты.
Я привез Тамару на улицу Вавилова. Здесь она меня с собой не позвала.
Тамара отсутствовала час или полтора, потом явилась с какой-то конструкцией на ногах, напоминающей каторжные колодки периода Смутного времени. Не хватало только звенящих волочащихся цепей.
Тамара села в машину. Оглядела свое приобретение.
– Что это? – спросил я.
– Колотырки. Как корова на копытах, – определила Тамара.
– Удобно?
– Ну что ты...
– А зачем купила?
– А черт его знает... Модно...
– Сколько? – спросил я.
– Не могу сказать. Стыдно. Совестно вслух произнести.
– Зачем ты поддерживаешь рублем недостойные элементы нашего общества? Это безнравственно.
– Ты шутишь. А ведь это так.
– Я не шучу.
– Ты себе не представляешь: она со мной так разговаривает и держится, как будто это я спекулянтка, а она ученый-физик. Я всю жизнь робею перед нахалами.
Я вывел машину из переулка. Выехал на главную улицу.
По тротуару, полоща юбкой, шла цыганка с цыганенком на руках. На ногах у нее были фетровые боты, на плечах – плюшевая рвань. Но взгляд ее был устремлен куда-то сквозь людей и, как казалось, был объят высоким гордым помыслом.
– Как бы я хотела когда-нибудь пройти вот так... – задумчиво сказала Тамара. – Ни от чего не зависеть: ни от жилья, ни от людей.
– Хиппуй! – предложил я. – Хиппи – интеллигентные цыгане.
– Ну да... – не согласилась Тамара. – В моем-то возрасте. Хиппуют с пятнадцати до двадцати пяти.
– А тебе сколько? – спросил я.
– А ты как думаешь?
– Шестнадцать.
– Правильно, – согласилась Тамара. – Мне всегда будет шестнадцать. Шестнадцать плюс старость. Шестнадцать плюс смерть. В библиотеку!
– Зачем?
– Мне надо материал собрать.
– Ты же собиралась борщ варить, как симфония.
– Борщ сожрут и спасибо не скажут. А мысли останутся. Какой-нибудь тощенький студент лет через сто придет в библиотеку, отыщет мою брошюрку. Изучит. Скажет: «Спасибо, Тамара!» И спасет человечество.
– Почему через сто?
– Может быть, и через год. Придет, а книжки нет. Поехали!
...Для технического проекта число единиц оборудования подсчитывают отдельно по номенклатуре к каждому типоразмеру...
Я стал думать, как перевести на английский язык «номенклатуру» и «типоразмер». В это время раздался телефонный звонок. Мужской голос сказал, что он разводится с женой и чтобы я помог ему перевезти книги. Я спросил:
– А кто это говорит?
Голос сказал:
– Володя.
Я не знал ни одного Володи и спросил:
– Какой Володя?
Голос сказал, что это – мой брат.
У меня действительно есть троюродный брат Володя, но мы разговариваем по телефону раз в семь лет, и я успеваю отвыкнуть от его голоса. В детстве его имя сократили: не «Вова», а «Лодя», и я не могу представить его под другим именем.
– Лодя? – спросил я.
– Ну да, – недовольно отозвался Лодя. Он терпеть не мог этой клички.
Однажды, в том же далеком детстве, мой папа подарил ему чашку с надписью: «Дорогому Лодуське от дяди Юры». Лодя тут же грохнул чашку об пол, за что был побит родителями, не больно, но унизительно.
– Ты не мог бы за мной приехать? – спросил Лодя.
– Я работаю, – сказал я.
Я действительно работаю. У меня задолженность в редакции двадцать четыре листа, что составляет полгода работы. Если сидеть с утра до ночи, не отвлекаясь на сон и на обед, я могу погасить задолженность за полтора месяца. Но для этого необходимо, чтобы меня никто не отвлекал. Однако я не женат, живу вне обязательств, работаю дома, и моим временем распоряжаются по собственному усмотрению.