Банкир
Шрифт:
— У меня не было другого выхода…
— Ты не искал другого выхода, Решетов! Не искал! Зачем? Ты хорошо бы вписался в эти коридоры — ведь деньги стали для тебя живыми!
Закуриваю. Пальцы заметно дрожат. Чтой-то я разнервничался не к месту. И — не ко времени. Из этой норы еще вылезти нужно. Без инфаркта и паралича! А также сопутствующих процедур… И Лене, и Тишайшему, и Валериану, и мне, грешному.
Потому как освободители Курдистана, судя по всему, полегли где-то на наших славных равнинах.
— Все, что ты тут рассказал, — занятно, — спокойно улыбнулся Решетов. — Я действительно тебя недооценил… Теперь вот расплачиваюсь.
— Переоценки ценностей не наступило? — спрашиваю я. Хотя сам знаю, и давно: переоценки ценностей не бывает. Если это на самом деле ценности. А не крашеная бумага. А если они и случаются — то результат убийственен.
Решетов только усмехнулся в ответ:
— Из Замка нельзя выйти. Живым. Здесь это знают все.
— Дурак ты, Решетов! В Замке нельзя жить живым — вот это точно! А выйти…
Все имеет свою цену.
— Цену? — оживился финансист.
— Ага. Даже одна живая душа дороже тысячи мертвых. А нас здесь — четверо.
Ты можешь оставаться. А мы — своей дорогой. С Божьей помощью…
— Да? И как ты себе это представляешь?..
— Разве четыре жизни абсолютно не нужных вам индивидов не стоят цифры с двенадцатью нулями?.. В самой популярной из валют? — довольно насмешливо спрашиваю я. Чего мне стоит эта насмешливость… Этак поседею с перенапрягу…
— Ты имеешь в виду…
— Ну да. Представь себе, банкир, что мне абсолютно наплевать и на власть, и на все остальное… Я, как примерный гражданин своей страны, хочу максимальной независимости от олимпов — и от кремлевского, и от всех остальных, оптом и в розницу… С наследством папы я немножко уже пошуровал: на жизнь мне хватит. Остальное — забирайте. И — пропадите пропадом с глаз моих! Из жизни моей! Навсегда!
— И насколько пошуровал?
— Не торгуйтесь, Решетов, вы не на базаре! Миллионов на сто ценными бумагами — разве ж это деньги?.. Рядом с вышеозначенной суммой?..
— А что остается?
— Я же продемонстрировал вам! А, Валериан? Этот господин внимательно наблюдал за экраном?
Лицо Горина кривится снисходительной улыбкой, он кивает, а в увеличенных толстенными линзами глазах — все та же неизбывная тяжелая печаль… А может, он по жизни меланхолик?
— Ну, тогда картина битвы всем ясна. Значит, так! Командуешь этим церберам, и мы всем дружным коллективом отъезжаем! На какой-нибудь приличной большой колымаге, но чтобы и ты туда поместился! На все у нас — час! Информация остается в оперативке компьютера. Вопросы? Пожелания?
— Предложение деловое. Я готов его принять. Но… Мне обязательно ехать с вами?
— А как же! У здешних ландскнехтов неистребимая тяга к «чистоте». Чего доброго, они просто-напросто возьмут да и впендюрят нам под днище полкило декоративного «пластика», а? Зачем нам это негритянское счастье? Это все, во-первых. Ну а во-вторых — у тебя не будет времени заниматься нами, а наоборот — будет насущнейшая необходимость поскорее вернуться в эти премиленькие стены, дабы какой чудик не подобрал этот клад с легким сердцем…
Кришна смотрит в одну точку. Что-то быстро просчитывает в уме. Сука. Я-то полагаю, он знал, что Гончарова собираются устранять, или даже сам передал приказ на это устранение. В любом случае — дал добро. И сейчас выстраивает какую-то каверзу.
— Чтобы соблазна не было, Константин Кириллович, Тишайший придумал тут одну штуковину, — невинно произношу я. — Можно попросить вас снять рубашечку?
— Что?
К Решетову подходит Михалыч, у него в руках — пояс не пояс, конструкция.
— Поясняю принцип действия — мы люди технические и любим ясность! Вот эта сбруя оборачивается вам вокруг пояса… Видите эти маленькие железные штучки?..
А эти проводки?.. А эту коробочку?.. Возможности нашей лаборатории вы представляете? Вот и прекрасно… Если у вас появится соблазн отдать приказ на наше уничтожение, то на такой случай — три пульта. Один будет в руках у меня, второй — у Дорохова, третий — у Лены. Валериан сегодня больно сумрачен и устал от пережитого — кнопочку может нажать по чистой случайности или не нажать вовсе, и человеколюбия… Ни у меня, ни у Дора таких комплексов нет. А девушка в случае чего надавит на «пуговицу» только потому, что вы лишите жизни или ее любимого, или мужа близкой подруги… Женское коварство вам известно, Константин Кириллович? Ну вот и отлично! А синхронный выстрел сразу трех снайперов невозможен. Так что хотя бы один из нас успеет тиснуть пимпочку и превратить ваше тело в кусок горелого мяса… Напряжение — около трех тысяч…
Крысы даже пискнуть не успевали! Это мы с Валерианом соорудили, — с неподдельной гордостью сообщил он, — пока раздумчиво слушали песнопения Дорохова: как-то не верилось, что в случае большого прорыва в деле дешифровки нас наградят поездкой на Канары, а не пулей в затылок. Мы были правы, а?
За разговорами Тишайший закрепляет на Решетове «пояс верности», шутит черно:
— Испытания проводить будем вольт этак на пятьдесят, чтобы вы уж не сомневались?
— Нет. Я вам верю.
— А вот это — правильно.
— Я хочу еще раз проверить компьютер, — произносит Решетов. — Там началась какая-то свистопляска…
— Нашими стараниями…
— Ну об этом-то я догадался…
— Но ведь не сразу?! Что и требовалось… Когда персоне, подобной вам, в руки суют такую власть, а потом на ваших же глазах этот «скипетр» исчезает, будто мираж… Тут трудно сосредоточиться и просчитывать варианты… Тут — время действовать!.. — самодовольно прорицает Тишайший. — Но… Вы играетесь в эти игры, и вам они кажутся такими же интересными для всех… А нам вот, кроме любви и солнца, ничего бы и не надо…