Бархатные тени
Шрифт:
Я вынуждена была остаться. Но я была обеспокоена. Разумеется, эти приступы – не просто предлог избегать нежелательных ситуаций. Викторина нуждалась в гораздо большем, чем забота преданной, но невежественной горничной. – Викторина? Тамарис?
Ни разу в жизни я не испытывала такой радости – на лужайку вышел Ален. Судорожная хватка Викторины ослабла. Я едва успела подхватить ее, чтобы она не соскользнула на землю.
Вдвоем мы доставили ее в дом. Ален нес ее, а я отводила кусты, чтобы не цеплялись за платье и шлейф. Когда мы принесли ее в спальню, Амели уже была там, словно знала, что она может понадобиться. Пока она хлопотала, укладывала хозяйку в постель, разрешив мне оказать лишь минимальную помощь, Ален дожидался в гостиной. А я так мало могла объяснить ему…
– Она больна, – Амели стрельнула враждебным взглядом через постель. – Всегда одно и то же – головные боли, когда она слишком разволнуется. Сейчас она спит, а когда проснется, все будет в порядке, уверяю вас!
Я подумала, что сейчас Викторина, наверное, просто спит. Но то, что такие приступы взывают к лечению – самоочевидно. Однако, когда я вышла к Алену, то подумала, что обсуждать это в комнатах Викторины не стоит. Амели может держать ухо востро не только ради своей хозяйки, но и по каким-нибудь собственным причинам.
– Что случилось? – я уловила нетерпение в голосе Алена. – Что вы обе делали в саду, Тамарис?
Я сделала предостерегающий жест в сторону двери и спокойно ответила:
– У Викторины началась мигрень. Она подумала, что прогулка на свежем воздухе поможет.
Выражение его лица слегка изменилось. Он успел заметить и понять мое предупреждение, ибо сказал:
– Хорошо, что вы нашли ее. Мы должны дать ей отдохнуть.
Он открыл дверь в холл, пропустил меня вперед, а затем плотно захлопнул ее за нами. Он ничего не говорил, пока мы не достигли моей комнаты. Потом, не оставляя мне пути к отступлению, Ален открыл дверь и сделал мне знак войти.
Я опасалась, что Фентон дожидается меня. Но комната была пуста и освещалась только одной притушенной лампой.
– А теперь выкладывайте правду. Что случилось?
Я принялась описывать молодого человека, с которым видела Викторину на балконе, и лицо Алена окаменело.
– Значит, я ошибся, – прервал он меня, словно бы размышляя вслух. – Значит, он все-таки осмелился прийти сюда! И если возможно… Но, скажите, как вы-то попали в сад"
Я изложила свою историю как можно короче, но не опустила встречи с Генри Биллом. Ален кивнул.
– Да, я тоже его встретил. Я увидел вас с террасы и последовал за вами. Хорошо, что я это сделал.
О чем же он тогда подумал? Будто я столь ненадежный страж, что могу направиться на тайное рандеву после всех моих рассуждений о долге? Но ни презрение Алена, ни возможные подозрения не брались сейчас в расчет. Имела значение только Викторина.
– Вы смогли бы узнать этого молодого человека?
– Да. Без всякого сомнения.
– Отлично. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Если вы увидите его, покажите мне. Мне его описывали, но лично с ним я никогда не встречался. А всем прочим скажем, что Викторина плохо себя чувствует и ей нужен отдых.
Когда мы вернулись в холл, то сразу столкнулись с миссис Дивз.
– Ален! Где вы были! Судья Стивене с супругой уже собрались уезжать.
Полностью игнорируя меня, она по-хозяйски подхватила его под руку и потянула за собой. Я могла понять его затруднение. Но теперь мне приходилось охотиться за таинственным собеседником Викторины в одиночку.
Это было нелегко. Все гости непрестанно ходили туда-сюда не ограничиваясь при этом одним залом. Как можно в таких условиях найти кого-то? Я все же попыталась, но быстро обнаружила, что приходится то и дело останавливаться и обмениваться любезностями с гостями. Ален сделал фатальную ошибку выставив меня в начале бала принимать представления и тем придав мне, отчасти, статус хозяйки.
Достигнув застекленной веранды, я увидела кружок дам, образующих свиту пожилой величавой особы, в которой я опознала грозную миссис Уильям Гвин, почти два десятилетия возглавляющую местное общество. Черный бархат и жемчуга весьма приличествовали ее роли, и, судя по почтению окружающих, она еще пребывала в зените своей власти.
С краю этого маленького кружка, который я попыталась было обойти, я увидела даму, не столь занятую обхаживанием своей предводительницы, как прочие. Миссис Билл, разодетая в лиловую парчу и усыпанная бриллиантами, оглядывалась, словно искала кого-то. Затем ее глаза встретились с моими.
Она грациозно отделилась от общества и отрезала мне путь к бегству в оранжерею.
– Мисс Пенфолд! – Она столь громко произнесла мое имя, что я была вынуждена оказать ей внимание. – Я еще не имела случая поговорить с мисс Соваж…
Я была удивлена, поскольку совсем недавно она всячески давала понять, что вовсе не желает продолжать знакомство. Но сейчас она держалась столь уверенно, что я не могла вывернуться, не прибегая к открытой грубости.
– Викторина плохо себя чувствует, миссис Билл. Она только что удалилась к себе. Мигрень, знаете ли…
На мгновение мне показалось, что она готова оспорить мое утверждение. Затем какая-то новая мысль, похоже, сдержала этот порыв, и она произнесла совершенно иным тоном:
– Какая жалость. Она такая красавица. Сегодня вечером я слышала множество комплиментов в ее адрес. Надеюсь, ее недуг не очень серьезен?
– Вовсе нет, – отвечала я со всей уверенностью, на какую только была способна. – Она подвержена таким приступам, когда устанет или переволнуется. Сегодня ей хватило и того и другого.
– Да, важный вечер для каждой девушки – ее официальное вступление в свет, – отсутствующим тоном произнесла миссис Билл. Вы ведь уже давно знакомы с мисс Соваж, не правда ли, мисс Пенфолд?
Я почувствовала, что она спрашивает неспроста, и забеспокоилась. Но чистая правда в таком случае – неплохая защита.
– Только с ее приезда в Нью-Йорк. – Я вовсе не лгала.
– Так вы не знали ее во Франции… когда она была младше?
– Нет, миссис Билл.
– Странно, что она не приехала к своему брату раньше. Моя сдержанность, похоже, вынуждала ее открываться все больше и больше. В ее голосе звучала требовательная нота. Конечно, история прошлого Викторины уже должна была стать общим достоянием. Слухи и сплетни на этот счет тоже сыграли роль. И то, что Ален Соваж уезжал на призыв дотоле никому не известной сестры, просто обязаны были знать все «старые семейства».