Бархатные тени
Шрифт:
Прежде, чем я успела подумать, у меня вырвалось имя:
– Амели!
– Что «Амели»?
Что я могла ответить на такой прямой вопрос? Рассказать о нескольких странных случаях? Но Викторина так привязана к своей горничной, что если брат вмешается между ними, это снова оттолкнет ее от него. И все же я сообщила то, что видела, добавив, впрочем, что всему этому может найтись и другое объяснение. Он слушал, жесткое и мрачное выражение не уходило с его лица, однако он кивнул.
– Если Викторина так доверяет Амели, ничего нельзя сделать без веских доказательств, вы правы. К тому же, и Амели кажется столь преданной своей хозяйке… Но кто знает… может, что-то заставляет ее делать то, что Викторина попросит, даже ко вреду для моей сестры? Вы совершенно правы, что рассказали мне это. За Амели тоже стоит последить. А в этом доме, вдали от города… да, сейчас мы не будем ничего ни говорить, ни делать.
Хотя он не брал с меня никаких обещаний, одно я дала добровольно.
– Я никому ничего не расскажу об этом… – я указала на камин.
Отвратительный тяжелый запах развеялся. Ален закрыл окно, вернулся к очагу и сгреб пепел кочергой. Затем он взял лист бумаги со стола, каминной щеткой смел на него пепел, свернул бумагу в пакет и запечатал воском.
– Ничего из этого не должно оставаться в доме.
Я была, мягко говоря, удивлена. Его поступок, думала я, не свойствен человеку, имеющему дело с вульгарным суеверием, скорее уж тому, кто верит, что столкнулся с чем-то по-настоящему опасным и могущественным.
Возможно, он угадал мои мысли, ибо спросил:
– Вы считаете меня суеверным дураком, Тамарис? Но я видел… да, я видел более чем странные вещи, которые никак не поддавались рациональному объяснению. «Гри-гри» – это сконцентрированное зло, проклятие… так ли уж трудно поверить, в конце концов, что оно способно причинить вред?
Море, где я провела свое детство, хранило свои легенды. Я слышала много странных историй. И никто не может отрицать, что порой в ее жизни отучаются вещи, не имеющие никаких логических объяснений.
– Нет, – медленно ответила я, – думаю, что вы правы. Стать мишенью ненависти и злых намерений – значит, жить под тенью. В мире есть многое, чего мы не в силах понять. Я не считаю, что вы ошиблись, желая, чтобы даже пепел этой мерзости оказался подальше отсюда.
Он положил пакет на стол.
– Так и будет… вскоре. Но… – Отбросив мрачные мысли, он живо сказал: – Вы ведь пришли сюда по другому поводу.
И он быстро объяснил, что плату я буду получать частью наличными, частью же она будет переводиться на мой счет в банке. Он говорил со мною так, словно я разбиралась в делах не меньше его, и я восприняла это как комплимент.
Щедрость его условий соответствовала образу жизни, которую мне предстояло вести. Я уже осознала, что мой гардероб нуждается в обильных дополнениях. И он снова твердо повторил, что я должна заказать, что пожелаю, из высланных нам материй, и добавил, что на ранчо есть две постоянные швеи, ждущие заказов.
– Девушки будут только рады, – он засмеялся, его воинственный настрой полностью исчез. – С тех пор, как моя сестра вышла замуж, они заняты исключительно тем, что ставят метки на белье, и от этого тоскуют. Подумайте и выберите все что нужно. Если понадобится что-то еще, пошлем в город. Я хочу, чтобы Викторина оставалась здесь. – Он взглянул на пакет. – Если Д'Лису достанет наглости и упорства преследовать нас, его легко будет выследить здесь, в моем имении.
Я искренне поблагодарила его за доброту и щедрость, хотя это укрепляло барьер, обязанный, как я понимала, оставаться между нами. Казалось, мистера Соважа смутили мои слова, и он принялся перебирать бумаги на столе, словно намекая, что я свободна. Несколько мгновений тесной связи меж нами, вызванные «гри-гри», теперь явно отошли в прошлое.
Викторина, миссис Дивз, Амели и две служанки были в швейной. Фентон, очевидно, исключенная до моего прихода из этого очаровательного круга, проводила меня туда. Они были полностью поглощены созерцанием модных изданий, изображавших чрезвычайно изысканно одетых женщин.
– Идите, взгляните сюда, Тамарис! – Викторина походила на ребенка, окруженного грудой новых игрушек. – Все это, – она указала на рисунки, – от Мэзон-Родригеса, не меньше. Кроме этих, от сестер Кертье, от Минеора и… – ее тон сделался почтительным, – от Ворта. Мадам Рашель прислала их нам с мадемуазель Армтедж.
– Видите ли, леди, – мисс Армтедж поклонилась мне, – вы можете быть уверены, что таких моделей в Сан-Франциско еще не видели, поскольку эти издания прибыли только что. Могу вас заверить, что они исключительны.
– Тамарис, что вы думаете об этом? – Викторина показала мне одну из картинок. – Смотрите – газ поверх атласа… отделано розами… Разве не то, что нужно?
Разумеется, материи, выбранные ею должны были превосходно подойти. Изображенный наряд был явно предназначен для юной девушки, чей эфирный облик подчеркивался бы пышной тонкой юбкой на тюлевой основе. Подобранную спереди драпировку и пуфы турнюра хорошо будет подобрать белыми шелковыми розами по выбору Викторины, каждая из которых будет сверкать хрустальными росинками, укрепленными на лепестках или листьях.
– А теперь выбирайте вы, Тамарис!
Я уловила враждебный блеск в косом взгляде миссис Дивз. Однако она не стала возражать, когда я стала перебирать картинки, которые, в отличие от эфирного выбора Викторины, предлагали платья, предназначенные для дам с более консервативными взглядами.
У моей матери было несколько украшений, не имевших большой ценности, но хранимых за изысканную красоту. И среди них я неизменно предпочитала гарнитур, который мой отец купил ей в Генуе во время медового месяца. Он был из мраморной мозаики в итальянском стиле и состоял из броши, серег, ожерелья, и парных браслетов красного золота с мозаичными вставками – черный мраморный фон, на котором были выложены белым и зеленым словно бы живые белые фиалки среди листьев. Поскольку именно этот убор должен был украшать мое вечернее платье, мне следовало учитывать это при выборе.
Я должна была, конечно, выбрать фасон и модель богаче, чем я когда либо носила, поскольку к этому обязывало положение, однако я не хотела привлекать к себе излишнее внимание.
Но большинство этих французских моделей не привлекало меня. И, откладывая рисунок за рисунком, я начинала уже думать, что мне придется скопировать одно из моих «восточных» платьев. Но тут мне попался рисунок, который я принялась внимательно изучать.
Поскольку я прошла уже больше полдороги к тому, чтобы стать старой девой – я только что отметила свой двадцать пятый день рождения – эта модель мне подходила больше.