Бархатные тени
Шрифт:
Мистер Соваж приехал во Францию, вырвал ее из-под влияния этого негодяя, и из весьма нездоровой атмосферы, в которой она росла. Он надеется, что полная перемена обстановки окажется благотворной, поскольку его сестра еще очень молода.
Однако есть основания полагать, что этот сомнительный молодой человек не откажется так легко от намеченной жертвы. Вот почему мистер Соваж нуждается в компаньонке, которая бы приглядывала за его сестрой. Поручить это даме зрелых лет значило бы погубить его замыслы в самом начале. Он надеется завоевать доверие своей сестры, чтобы она не чувствовала себя узницей в его доме. Благоразумная девушка, близкая по возрасту Викторине, молодая леди, говорящая на ее родном языке, и… хорошо осведомленная об опасности легкомысленных знакомств – вот кто ему нужен. И я с ним полностью согласна. У вас не будет власти над мисс Соваж, скорее, вы должны будете просто подружиться с нею, чтобы ввести ее в новую жизнь.
Она сделала паузу, и я решилась привести свое главное возражение:
– И доносить на нее ее брату!
– Естественно, вам противна такая мысль, – согласилась мадам Эшли, – но это вовсе не то, чего желает мистер Соваж. Ему не нужны доклады о сестре, он только хочет знать, не попытается ли какой-нибудь иностранец тайно встретиться с ней. Ваш главный долг – сделать ее жизнь такой приятной и привлекательной, чтобы Викторина убедилась: брат желает ей добра, готовя ей блестящее и счастливое будущее. Это успокаивает сомнения, вызванные вашей природной совестливостью?
– Итак, вы советуете мне принять это предложение?
– Я верю, что это возможность, какая редко предоставляется. Но решать вам и только вам.
Возможно, все это время я стремилась сказать «да», цепляясь за обычный здравый смысл из-за несвойственной мне робости. Возможно, бродяжья кровь, унаследованная мной от отца взыграла сейчас, когда я ответила, противореча себе:
– Тогда я согласна.
Теперь во мне росло возбуждение, поглотившее все сомнения, хотя было бы гораздо лучше, если бы я позволила благоразумию одержать в этот момент верх.
Глава вторая.
В пятницу мадам сама проводила меня на станцию. Теперь, когда пути назад не было, я дрожала, а ладони мои под перчатками были влажны от пота.
Вагон Соважей, последний в поезде, был выкрашен в темно-зеленый цвет, а сзади у него была платформа обозрения с латунными перилами. Я заметила, что пассажиры из обычных вагонов впереди с любопытством смотрят в мою сторону. Затем подошел мистер Соваж, чтобы помочь мне.
Я попрощалась, сдерживая волнение. Пристальные взгляды пассажиров из других вагонов привели меня в замешательство. Леди, которую во мне муштровали так долго, никогда не должна была обращать на себя внимание. Неприятное ощущение осталось со мною и тогда, когда я вошла в отведенное для меня купе. Оставшись наконец одна, я с интересом огляделась вокруг, понимая, насколько все здесь отличается от обычного железнодорожного вагона.
Мое личное купе состояло из четырех небольших комнат, где имелись диван, раскладывающийся в широкую кровать, маленький стол, прочно прикрепленный к полу, чтобы избежать дорожной тряски, гардероб и уборная за перегородкой ванной. Я освободилась от шляпы и жакета, глянула в зеркало над столом, убедилась, что выгляжу вполне прилично, и двинулась на поиски своих попутчиков.
Как только поезд тронулся, я сразу же ощутила, как неудобно ходить по узкому, устланному ковром коридору. Прошло слишком много лет с тех пор, как я наслаждалась, бегая по неустойчивым палубам на отцовском корабле. Так я миновала пятое купе, много больших размеров, с широким письменным столом. За ним сидел мистер Соваж, разбирая какие-то бумаги.
Далее располагался салон-гостиная с встроенным столом, книжными шкафами и несколькими удобными креслами, у которых сиденье могло поворачиваться, позволяя смотреть в окна на быстро сменяющиеся пейзажи. В одном из кресел спиной к окну сидела миссис Дивз, причем с таким видом, будто она сидела в самой обычной гостиной. Она открыла большую рабочую корзинку и разложила на коленях мотки шелка, явно выбирая подходящий цвет. Она вежливо приветствовала меня, но не выказала никакого удовольствия от моего общества. Здесь не было и тени Викторины, поэтому я рискнула спросить, где она может быть.
– Бедное дитя считает, что тряска дурно влияет на ее здоровье. Она прилегла. – В голосе миссис Дивз слышалось безразличие, и я предположила, что она, как и мистер Соваж думает, будто его сестра использует болезнь как предлог, чтобы избежать общения с нами.
Несомненно, мой долг, а также простая вежливость требовали пойти проведать мою хозяйку. Действительно, бывают же люди, особо чувствительные к тряске. Когда я возвращалась по коридору, то снова увидела мистера Соважа, глубоко погруженного в бумаги. На мгновение я застыла, не вполне сознавая, что довольно-таки бесцеремонно глазею на своего работодателя. Официальный костюм, в который он был облачен при нашей первой встрече, придавал ему чопорный вид, что в сочетании с резкостью черт его лица, создавало весьма мрачное впечатление. Теперь же он был одет в светлые брюки и свободную коричневую куртку. Его рубашка не была накрахмалена, и мягкий красный шарф, завязанный узлом под воротником, охватывал шею. Это был стиль, какого я прежде никогда не видела, но он заметно смягчал облик мистера Соважа.
– Что-нибудь желаете, мадемуазель? – Служанка Викторины, слегка приоткрыв следующую дверь, разглядывала меня, как мне показалось, со скрытым вызовом.
К своей досаде, я вздрогнула и вспыхнула, как будто меня поймали за чем-то постыдным.
– Как ваша хозяйка? – спросила я по-французски. Возможно, мой тон был излишне резок, однако меня раздражала мысль, что девушка какое-то время подглядывала за мной, прежде чем я заговорила.
Я всегда считала преувеличением рассказы о том, как можно с первой же встречи почувствовать неприязнь к человеку. Но сейчас я обнаружила, что меня бросает в дрожь от этой девушки с медово-золотой кожей, с ее изяществом и привлекательностью.
На ней было темно-голубое платье и передник с гофрами (скорее для обозначения ее службы, чем для практических целей), а ее волосы под чепцом с оборками были взбиты и уложены весьма модно.
– Она… – что бы служанка ни собиралась сказать, это оборвал повелительный голос:
– Если это мисс Пенфолд, Амели, пригласи ее войти.
Слова эти, хотя в них и слышался акцент, были произнесены на безупречном английском. Неужели Викторина и вправду нуждается в каких-либо упражнениях в языке ее новой родины?
На лицо Амели набежала тень легкого раздражения, однако она подвинулась, пропуская меня. Когда ее рука отпустила дверную панель, я увидела на ее запястье нечто такое, от чего у меня перехватило дух, и я невольно выбросила руку вперед, чтобы стряхнуть это.
– Смотрите… у вас на запястье!
Ответом мне был смех. Амели подняла руку почти вровень с моими глазами, и я смогла убедиться в своей ошибке. Всю свою жизнь я испытывала ужас перед пауками. Одним из самых страшных моих ночных кошмаров был сон, когда они ползали по мне. Но теперь мне стало ясно, что на запястье горничной сидит не живая тварь, а паук, изготовленный из золота и черной эмали и закрепленный на охватывающем руку браслете.