Барон Унгерн

Жуков Андрей Валентинович

Атака Урги в данных обстоятельствах действительно представлялась авантюрой, отчаянным шагом — она могла удаться еще неделю назад, когда китайцы не были готовы к обороне. Но у Унгерна не было времени ждать — его легко обмундированная армия должна была выйти к Троицкосавску до наступления забайкальских морозов. Два первых дня боев за Ургу — 26 и 27 октября 1920 года — наполнены путаницей и неразберихой. Как это бывало весьма часто, генерал Унгерн лично отправился на разведку, причем в одиночестве, и… пропал. Предоставим слово очевидцу событий H.H. Князеву: «В продолжении тех нескольких часов, которые протекли с момента исчезновения барона до начала рассвета, командиры сотен, что называется, «самоопределились», то есть каждый из них занял какую-либо позицию с намерением, как тогда ночью казалось,

образовать общий фронт. На деле же получилась иная и совершенно грустная картина: в темноте сотни разбрелись по сопкам, утратив всякую связь между собой. Никто не знал, где находится барон и какие должны последовать от него распоряжения. Поэтому ни один из начальников частей не решился проявить собственную инициативу.

Унгерн же в это время носился на скакуне по неведомым ему окрестностям, разыскивая сначала китайцев, затем генерала Резухина и, наконец, свой отряд. Спустившись с сопки, на которой он поставил батарею, барон вскоре подъехал к стене Маймачена (предместье Урги, населенное преимущественно китайцами. — А. Ж.).… Он добрался до какого-то проезда и через это отверстие в стене проник внутрь города. У одного из домов его окликнул часовой. Барон вихрем налетел на гамина, сбил его с ног ударом своего ташура и ускакал. Из Маймачена Унгерн отправился на розыски генерала Резухина, но в темноте потерял ориентировку и заблудился».

Наступление было фактически провалено: в результате тяжелого боя унгерновцы потерпели поражение. В комендантском взводе H.H. Князева были ранены все офицеры. Но самое худшее состояло в том, что были потеряны два орудия — ¹/₃ всей артиллерии отряда. «Барон был явно огорчен, — пишет H.H. Князев. — Несколько раз в раздумье он повторил заданный самому себе вопрос: «Из чего же мы будем стрелять?» После боя Унгерн чрезвычайно опасался, что китайцы выйдут из города и разовьют преследование его отряда, потому решил отвести свои войска на 15 км от города. Раненые были отправлены на заимки русских колонистов, находившихся на значительном отдалении от Урги. Однако китайцы были далеки от преследования — они даже не решились вести разведку вокруг города.

Второе наступление на Ургу, начавшееся 2 ноября, закончилось еще большей неудачей. Хотя поначалу успех сопутствовал войскам барона, но сказалось громадное численное превосходство китайцев. Людских резервов, необходимых для удара на главном направлении не осталось, закончились патроны, замерзли пулеметы системы «Максим» («Кольты» работали безотказно) — китайцы бросили в контратаку свежий батальон и унгерновцы начали отходить. Самыми страшными для и так весьма немногочисленных войск барона оказались потери. Только убитыми отряд потерял свыше 100 человек. Не менее 200 было ранено и еще более того — обморожено. Особенно чувствительными были потери в офицерском составе — H.H. Князев называет цифру в 40 % убитыми от общего числа офицеров. «На ургинских сопках, — пишет он, — остались лучшие боевые офицеры, участники Германской войны». Трагические последствия этих октябрьско-ноябрьских неудачных боев под Ургой еще скажутся гораздо позже. Точно так же, как потери русской гвардии, полегшей на полях Восточной Пруссии и Галиции в 1914/15 годах, оказались невосполнимыми, так и потери кадровых офицеров в боях под Ургой не смогут позже возместить никакие мобилизации.

По словам H.H. Князева, неудача, «почти катастрофа», под Ургой оставила в Унгерне «след более глубокий, чем у кого-либо из подчиненных. С этого времени начинает прогрессировать его повышенная раздражительность». Тому действительно были серьезные причины: из России приходили совсем неутешительные сведения. 21 октября 1920 года красные заняли Читу, путь в Россию оказывался закрытым для Унгерна. Семенов не мог оказать ему никакой поддержки — отныне он сам зависел от очень многих, в том числе и от китайцев. Наступление холодов только еще более осложняло ситуацию.

В маленьком лагере барона сложилась тяжелейшая обстановка. Запасы, вывезенные унгерновцами из Забайкалья, закончились. Требовалось перестроить систему довольствия по монгольскому образцу — то есть перейти исключительно на мясную пищу.

Муки и, соответственно, хлеба найти было совершенно невозможно. Питание исключительно мясом, без хлеба, каких-либо мучных изделий, совершенно непривычно для русского человека. Офицеры и солдаты Азиатской дивизии постоянно испытывали чувство голода: «… съешь, бывало, 3–4 фунта (мяса. — А. Ж.), а через два часа снова голоден», — вспоминал H.H. Князев, прошедший через страшную зиму 1920/21 годов. Русские, татары, буряты и японцы получали по 4 фунта мяса в день — если не выдавалась мука для лепешек, и по 2,5 фунта — если интендантству удавалось раздобыть муки. Монголам же, состоявшим на службе у барона, ежедневно выдавалось по 7 фунтов мяса — с другими предметами питания монголы были почти незнакомы, а мясо, по словам очевидца, поглощали «в ужасающем количестве». Помимо прочего, истощение зерна в интендантстве дивизии очень скоро отразилось и на конском составе — лошадям, выведенным из Забайкалья, не подходила монгольская система фуражного довольствия. Забайкальских лошадей требовалось заменить монгольскими конями, которые обходятся без овса, а питаются исключительно подножным кормом…

Унгерновцы разбили свой лагерь на реке Барун-Тэрэлдж, примерно в 30–35 километрах от Урги: район изобиловал подножным кормом для коней монгольской породы; для русских коней имелись значительные запасы сена, накошенного монголами для китайской кавалерии. Время от времени отряду приходилось менять стоянку в зависимости от состояния подножных кормов. По словам H.H. Князева, «в этот период барону суждено было познакомиться с обратной стороной командования конной частью, когда конница стоит лицом к лицу перед угрозой вынужденного спешивания». Из своего лагеря Унгерн выслал для засад две заставы: на кал ганский тракт — сотню полковника Хоботова; на маньчжурский тракт — сотню Янкова. Иногда заставы пересылали в лагерь перехваченные караваны с мукой, сахаром, солью, одеждой. Добыча распределялась интендантом между всеми чинами отряда, вьючные верблюды поступали в обоз.

Резко континентальный монгольский климат с дневными температурными колебаниями в пределах 20–30 градусов, повышенной сухостью воздуха, пронизывающими ветрами, переворачивающими палатки, оказался суровым испытанием даже для забайкальских казаков, выросших далеко не в тепличных условиях. Люди жили в палатках, вывезенных из Даурии, или же в майханах — легких юртах, купленных у монголов. Теплую одежду и обувь пришлось изготовлять самим — из бычьих шкур, «первобытным» способом, когда вместо ниток и дратвы использовались жилы все тех же быков.

Морозы, хроническое недоедание, отсутствие перспектив борьбы в России приводили людей к ощущению полной безнадежности. Началось дезертирство среди простых всадников и, что было уж совсем губительно, среди офицеров. Даже весьма лояльный Унгерну Князев пишет об «удушливой атмосфере», «наушничестве», «палочной дисциплине», установившихся в отряде. Однако каким другим способом в данных условиях можно было не просто удержать людей, а сохранить боеспособный воинский коллектив, настроить его на борьбу с большевиками? Распустить отряд или сохранить его для дальнейшей борьбы, пусть даже самыми жестокими, «драконовскими» методами — такой выбор стоял перед Унгерном. Отказаться от своей борьбы, от тяжкого бремени, которое ниспослало ему провидение, барон просто не мог.

Одним из самых трагичных дней для Унгерна стало 28 ноября. Ночью из отряда дезертировала целая группа: 15 офицеров и 22 всадника офицерской сотни 2-го Анненковского полка, во главе с подъесаулом Царегородцевым. Вот как описывает этот эпизод H.H. Князев: «… B ночь на 28 ноября 1920 г. дезертировало сразу 15 офицеров и 22 всадника так называемой офицерской сотни 2-го Анненковского полка… Барону доложили на рассвете. Он вскочил на коня и помчался в Анненковский полк. «Почему вы не убежали?» — резко обратился он к начальнику пулеметной команды поручику Аргентову. «Пулеметы целы?» — «Так точно, Ваше Превосходительство». — «Вы хорошо в этом убеждены?» — допытывался барон. «Так точно», — еще тверже доложил пулеметный офицер. «Замки где?» — «Как всегда — у меня под подушкой». — «Покажите!» Генерал пересчитал замки и тщательно осмотрел пулеметы.