Барон Унгерн

Жуков Андрей Валентинович

Чтобы постараться понять истинные намерения барона, нам представляется чрезвычайно важным внимательно прочесть текст его письма, направленного есаулу А. П. Кайгородову, командовавшему весьма значительным отрядом (Сводный Русско-инородческий партизанский отряд войск Горно-Алтайской области), который вел партизанскую борьбу против красных в Горном Алтае и Западной Монголии. Александр Петрович Кайгородов, до войны занимавший скромный пост пограничного стражника, а в Великую войну воевавший на Кавказском фронте, получивший все свое образование в Тифлисской школе прапорщиков, являлся убежденным и бескомпромиссным противником большевизма. Своих политических взглядов на будущее обустройство России Кайгородов не афишировал. По мнению современного исследователя белоказачьего движения в Сибири В. А. Шулдякова, «Кайгородов полагал, что необходим военно-политический союз белоэмигрантских вооруженных формирований с партией эсеров и создаваемыми на территории Сибири нелегальными крестьянскими союзами». Несмотря на некоторый «левый», «проэсеровский уклон», просматривавшийся в политических взглядах алтайского есаула, Унгерну определенно импонировало в Кайгородове то, что, оказавшись вытесненным красными с территории России в Западную Монголию, Кайгородов и не думал складывать оружие, продолжая вести вооруженную борьбу. (Впрочем, следует заметить, что Кайгородов только отчасти разделял эсеровские взгляды, да и то лишь в отношении земельного вопроса. Ближайший сотрудник Кайгородова — начальник штаба полковник В. Ю. Сокольницкий — был убежденным монархистом. Воззвание Кайгородова, обращенное к населению Горно-Алтайской области, свидетельствует скорее о правых и о националистических

взглядах алтайского есаула: «Четвертый год… гнется спина русского народа под игом самодержцев-коммунистов и их приспешников — мадьяр, латышей, китайцев. Слишком легковерно народ бросился в бездну бесправия, в объятия иностранных выходцев — жидов Троцкого, Каменева и других. Увлекся красивыми словами льстецов, обещавших народу свободу, равенство, братство, прекращение войны — одним словом, все, что ни пожелает народ». Покойный историк Е. А. Белов указывал, что «отмену продразверстки и смертной казни Кайгородов называет «милостыней народу», «хитрым приемом жидов». Коммунисты преследуют одну цель — ослабление мощи великой России, «подчинение Русского богатыря жидовскому кагану».) Взгляды же есаула Кайгородова на перспективы вооруженного сопротивления большевизму были полностью созвучны взглядам барона Унгерна: Кайгородов считал, что необходимо из Монголии вторгнуться на территорию России и, используя крестьянские восстания, наступать через Бийск и Барнаул к Транссибирской магистрали. Перерыв железнодорожного сообщения между Центральной Россией и Сибирью, являвшейся в то время наряду с Северным Кавказом главным источником продовольствия, приводил к лишению советской власти возможности получать сибирское зерно. С Кайгородовым барон Унгерн был вполне откровенным и не считал себя вправе что-либо скрывать от него, вести с ним какие-то закулисные игры.

Вскоре после занятия Урги Унгерн пишет Кайгородову: «Зная Вас как человека, посвятившего свою жизнь на борьбу с большевиками, и зная Ваш авторитет среди населения Алтая, для пользы общего дела нашего прошу согласовать свои действия с моими, выходя из непогрешимого военного закона, что только в единении сила. Прошу Вас… занять Улясутай, уничтожив здесь всех китайских революционеров, не затрагивая, однако, для пользы нашего общего дела освобождения родины, самолюбия находящихся здесь высших китайских властей… По занятии Улясутая прошу немедленно связаться со мной через мой штаб в Урге, и получите совместные указания о дальнейшей с Вами работе. Если Вам нужны оружие, деньги, боевые припасы — все может быть запрошено Вами через мой штаб, отказа не будет. Для облегчения будущего наступления в Россию прошу принять меры к тому, чтобы довести недовольство местного населения советской властью до крайних пределов, все это можно сделать путем усиленной агитации, а самое главное — лишить население всех предметов первой необходимости, привозимых в Советскую Россию из Монголии… Зная Вашу любовь к родине и глубокий патриотизм, я искренне уверен, что отзоветесь на мой горячий призыв для совместной со мной работы для освобождения дорогой для нас родины — Матушки-России…» Освобождение России от большевизма — вот что является первоочередной задачей для Унгерна. Все остальное рассматривается им лишь как подсобные средства, которые должны вести к главной цели. Повторим, с Кайгородовым Унгерну нет никакой необходимости «темнить», прибегать к дипломатическим уловкам. Ему с ним вместе воевать и, если надо, умирать. Письмо предельно конкретно: Унгерн не агитирует, не рисует грандиозных картин построения будущего Срединного государства… В сугубо военном отношении план Унгерна в общем-то представляется достаточно простым: единое наступление всех белых отрядов на советскую Сибирь, активное использование недовольства крестьян политикой большевиков, организация всеобщего крестьянского антикоммунистического выступления. И к этому имелись определенные основания и предпосылки: зимой и весной 1921 года по всей территории советской Сибири прокатились многочисленные крестьянские восстания. К мощным внутренним выступлениям, направленным против власти комиссаров, должны были прибавиться и удары извне — и весь русский народ поднимется против большевиков. «Появись сильный противобольшевицкий кулак на Руси, он будет расти как снежный ком, катящийся по рыхлому зимнему полю, увеличиваясь и увеличиваясь в объеме по мере движения до размеров, страшных для большевиков», — писал о своих надеждах тех лет один из участников Белого движения в Монголии.

Присоединившемуся к дивизии енисейскому казаку К. И. Лаврентьеву барон Унгерн обрисовал задачи своего отряда со свойственными ему четкостью и краткостью: восстановление монархии в лице Михаила Александровича, нещадная борьба с коммунистами до уничтожения не только их, но и их семейств… «Мой выход, — говорит (Унгерн — А. Ж.), — с востока связан с несходством моих взглядов с оставшимися генералами, которые начали «розоветь», это мне не по пути». Обратим внимание на эти слова Унгерна: действительно, ряд заслуженных белых генералов и высших офицеров, принимавших участие в войне с красными едва ли не с начала 1918 года, стали почти в открытую наводить мосты для переговоров с победителями. Еще в декабре 1919 года произошло вооруженное выступление против власти Верховного правителя адмирала А. В. Колчака в Новониколаевске, где стояли части бывшей Сибирской армии. Выступление возглавил полковник А. К. Ивакин, выпустивший воззвание с требованием прекращения Гражданской войны и пытавшийся арестовать командующего 2-й армией генерала С. Н. Войцеховского. По счастью, в события вмешались бойцы одного из полков Польской дивизии во главе с полковником И. О. Рымшой, которые, оставаясь верными адмиралу А. В. Колчаку, сумели прекратить ивакинскую авантюру. Мятежный полковник сдался и был расстрелян. Следует отметить, что польские национальные части, воевавшие против красных на Восточном фронте (несмотря на все многовековые сложности, существовавшие в русско-польских отношениях), проявляли исключительное мужество в боях и не запятнали себя предательством или негласным пособничеством красным, подобно печально известному Чехо-Словацкому корпусу или менее известному Добровольческому полку сербов, хорватов и словенцев имени майора Благотича. «Братья-сербы» отказались выступать на фронте против Красной армии, мотивируя свое решение «необходимостью сохранить солдат для обезлюдевшей за время войны Сербии». Вместо боев с красными добровольцы-югославы из полка имени майора Благотича (около 2500 штыков и шашек!) предпочли несение гарнизонной службы, успешно совмещая ее со спекуляцией и грабежами. Измотанные в боях с красными польские части, сохранившие верность Верховному правителю России, так же, как и русские белогвардейцы, подвергались нападениям со стороны чехословаков, беззастенчиво грабивших эшелоны с польскими ранеными и членами семей польских офицеров.

Широкую известность в Белом движении, особенно в офицерской среде, получило письмо польского капитана Ясинского-Стахурека (5-я Польская дивизия), адресованное чешскому генералу Я. Сыровому. Современный польский рыцарь обращался к продажному генералу: «Не я, а беспристрастная история соберет все факты и заклеймит позорным клеймом, клеймом предателя, Ваши деяния.

Я же лично, как поляк, офицер и славянин, обращаюсь к Вам:

— К барьеру, генерал!

Иначе я называю Вас трусом и подлецом, достойным быть убитым в спину». Однако союзный главнокомандующий, французский генерал М. Жанен, «не разрешил» чешскому генералу дуэль, а сам Сыровой постыдно промолчал.

Несомненно, рыцарское поведение польских офицеров, таких как полковник Рымша или капитан Ясинский-Стахурек, вызывало у барона Унгерна сочувствие и симпатии к полякам. В этом отношении показательна произошедшая в Монголии встреча барона Унгерна с польским офицером К. Гижицким, воевавшим в составе колчаковской армии.

«В палатке сидел мужчина среднего возраста, блондин, наполовину раздетый перед костром, на котором стоял латунный чайник. Из-под высокого лба на меня смотрели ясные, светящиеся глаза, холодные, как лед, — вспоминал несколько лет спустя сам К. Гижицкий. — … Барон Унгерн смотрел на меня неподвижным взглядом, а я… делал то же самое. По прошествии нескольких минут барон обратился ко мне с вопросом: «Почему вы поехали в Монголию, вместо того чтобы возвратиться домой?» — «Во-первых, у меня нет средств, чтобы заплатить за лошадей, во-вторых, меня отправили в Улангом не по своей

воле, а затем меня отправили в Улясутай», — был мой ответ. «А почему вы воевали с большевиками… вместо того чтобы пробираться на восток?» — спросил Унгерн. Я отвечал, что, как военнослужащий, я слышал об обязанности вредить неприятелю, который грабил и уничтожал мою Родину. Барон минуту посидел в молчании, почесал сильными пальцами лоб и, протягивая мне руку, сказал: «Спасибо! Хотел бы, чтобы все те, кто меня окружает, были такими, как вы!» Он хлопнул в ладоши и позвал подбежавшего начальника штаба: «Этот человек будет жить в штабе, другие распоряжения позже». К сожалению, в отличие от поляков многие русские офицеры, забыв о своем воинском долге, предприняли попытки «поиграть» в высокую политику, искать соглашения с красными и социалистами всех мастей, что и не замедлило привести белую армию к военной катастрофе. «Армии Колчака были, без сомнения, потрясены фронтовыми неудачами, но поставили крест на борьбе многих тысяч, еще стоявших под ружьем, тыловые мятежи, которые взорвали «Белую Сибирь» изнутри, зачастую под руководством офицеров, еще не снявших русские погоны» — делает справедливый вывод историк А. С. Кручинин.

Еще более страшным актом предательства, чем «ивакинский мятеж», стала сдача без боя Красноярска красным частям командиром 1-го Средне-Сибирского корпуса генералом Б. М. Зиневичем, действовавшим в сговоре с местными эсерами. В феврале 1920 года на сторону красных перешло 17 человек из числа старших офицеров колчаковской армии (среди перешедших был и командир артиллерийской батареи штабс-капитан Л. А. Говоров, будущий Маршал Советского Союза). «Розовение» офицерского корпуса шло такими темпами, что в сентябре 1920 года председатель Сибирского ревкома И. Н. Смирнов обратился на имя Ленина с телеграммой, в которой сообщал, что после ухода из Забайкалья японских войск в белой армии начинается брожение и желание перейти на сторону ДВР. Смирнов предлагал обратиться к белогвардейцам с воззванием за подписью Председателя Совнаркома В. И. Ленина, обещая им полное прощение при переходе на сторону советской власти для борьбы на польском фронте. Ленин направил телеграмму Смирнова для обсуждения в Реввоенсовет, где она была отклонена по настоянию председателя РВС Наркомвоенмора Л. Д. Троцкого, Председателя правительства ДРА А. М. Краснощекова и Главкома НРА Г. Х. Эйхе. Тем не менее пораженческие (или примиренческие) настроения затронули многих известных белых военачальников.

Так, в ноябре 1920 года на станции Цицикар в Маньчжурии командующий каппелевцами генерал Г. А. Вержбицкий издал приказ, в котором объявил войну с большевиками «законченной», а армию переводил «на трудовые начала». В «Демократический союз» Приморья, выступавший под лозунгом «Ни коммунизма, ни реакций!», наряду с меньшевиками и кадетами вступил известный колчаковский генерал В. Г. Болдырев. Генерал П. П. Петров открыто заявлял, что каппелевцы не хотят воевать, не веря в полный успех борьбы с большевиками. Специальное образованное большевиками в союзе с меньшевиками и эсерами Межпартийное социалистическое бюро (МСБ) создало целую сеть подпольных ячеек в белой армии…

Унгерн открыто и публично исповедовал монархическую идею, Азиатская конная дивизия шла в бой под золотого цвета знаменем, на одной стороне которого было изображение Спаса Нерукотворного с надписью «С нами Бог», а на другой были изображены вензель «М II», обозначавший имя императора Михаила II, увенчанный императорской короной и четыре коронованных гербовых орла Российской империи по углам. Само имя императора Михаила II имело для русских людей глубокий провиденциальный смысл. Михаил Федорович, Михаил I, был первым русским царем из династии Романовых. Его венчание на царство, состоявшееся 11 июля 1613 года в Успенском соборе Кремля, ознаменовало для русских людей окончание страшной многолетней Смуты (несмотря на то что военные действия продолжались еще целых пять лет), терзавшей страну, и восстановление всей полноты русской государственности. Возведение на престол Михаила II должно было подвести черту под новой Великой русской смутой, восстановить утраченную в 1917 году империю, а главное, искупить тяжелейший грех клятвопреступления, совершенный русским народом, отрекшимся от своего царя и нарушившим священную присягу Земского собора 1613 года. Бескомпромиссные монархические взгляды барона Унгерна были хорошо известны за пределами Дальнего Востока — не случайно съезд русских монархистов («Съезд хозяйственного возрождения России»), проходивший с 29 мая по 4 июня 1921 года в баварском городке Рейхенгалле направил приветственные телеграммы Главнокомандующему Русской армией барону П. Н. Врангелю, атаману Г. М. Семенову и генерал-лейтенанту барону фон Унгерн-Штернбергу.

Взгляды барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга на сам институт монархии и на фигуру последнего царя Михаила II необходимо рассматривать в двух аспектах — мистикоэсхатологическом и реальном. О «великом князе Михаиле», который восстанет в последние времена против сил Хаоса и Тьмы, — именно с ними ассоциировался в 1920-е годы большевицкий режим, — говорилось в библейской книге св. пророка Даниила: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа своего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге» (Книга св. пророка Даниила, XII, 1). Именно Михаил, царь последних времен, должен попытаться объединить род человеческий, чтобы привести его к спасению, удержать имперское пространство от сил распада, хаоса и деградации. Для многих православных, духовно чутких русских людей бесспорными кандидатами на роль земного воплощения не только Антихриста, но и самого «князя тьмы», «врага рода человеческого» были большевики и их признанные лидеры — Ленин и Троцкий. Вспомним хотя бы знаменитый роман Михаила Булгакова «Белая гвардия» (кстати, сам Булгаков в своем письме советскому правительству, написанном в апреле 1930 года, характеризовал себя следующим образом: «Я — мистический писатель»), созданный в самом начале 1920-х годов. В нем Булгаков соотносил образ Антихриста с фигурой Льва Давидовича Троцкого, народного комиссара по военным и морским делам: «… и трубят, трубят боевые трубы грешных полчищ и виден над полями лик сатаны, идущего за ним. — Троцкого? — Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аввадон, а по-гречески Аполлион, что значит — губитель»… Политические события, разворачивающиеся в мире и прежде всего в России, заставляли вспоминать слова апостола Павла из его Второго послания к солунянам: «… ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Сол. 2, 3–4). «Противились Богу», «выдавали себя за Бога», конечно, большевики во главе с их вождями — изуверски убивали священников и верующих (вешали, жгли живьем, сажали на колья, закапывали в землю, топили на баржах), оскверняли и уничтожали храмы, иконы, мощи святых угодников земли Русской… «Сын погибели» — антихрист» (или же кто-то из его предтеч) — уже пришел в мир. Но его окончательное торжество, по словам апостола Павла, «не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Сол. 2,7). Эти загадочные слова об «удерживающем теперь» толковались многими отцами Церкви (свв. Иоанн Златоуст, Феофилакт Болгарский и др.) как Римское государство, Византийская империя. Однако, после того как Византия пала под ударами турок-османов, в качестве «удерживающего» православные богословы рассматривают русского царя — единственного православного государя мировой ойкумены. После убийства большевиками царя Николая II и его семьи, на роль «удерживающего», «царя последних времен» мог претендовать только младший брат государя, великий князь Михаил Александрович.

О трагической гибели Николая II 17 июля 1918 года в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге стало известно почти сразу, большевики не старались скрыть своего преступления — они лишь лгали и изворачивались, утверждая, что «расстрелян только гражданин Николай Романов», а о «местонахождении его семьи ничего неизвестно». Однако вскоре после того, как Екатеринбург заняли белые части Восточной армии, была учреждена Следственная комиссия, расследовавшая убийство царя и его семьи. Правда, слухи о чудесном спасении наследника престола Алексея и одной из царевен (чаще всего называли имя Анастасии) до сих пор продолжают будоражить умы многих легковерных людей. Но так или иначе о трагическом финале судьбы екатеринбургских узников хорошо было известно всей России. По-иному, однако, сложились обстоятельства вокруг имени великого князя Михаила Александровича.