Баронесса Изнанки
Шрифт:
— Здорово! — не выдержал Валька. — Но страшно немного. Это вроде как все роботы станут?
— Я тебе привел лишь одну из многочисленных прикладных граней, — Михаил наклонился, подмигнул и быстро написал несколько слов. — Вероятнее всего, до подобного зомбирования дело не дойдет, слишком велика нагрузка на психику.
«Желтое, похоже на поганку, я крикну — тогда лезь»
— Вариантов применения множество, — продолжил профессор. — Мы сможем задавать нужные свойства для скота, повышать жирность молока или яйценоскость птицы. Можно добиться совершенно иных качеств древесины, начать использовать в товарном производстве те сорта дерева, которые раньше совершенно не годились. Вся проблема — в верном подборе кода и в верном подборе средств защиты. Иными словами, ученые выдвигают теорию, а практики не имеют права ее проводить в реальность, пока не осмотрятся на предмет
«Если у тебя получится, крикни меня по имени»
— А при чем тут Анка? — спросил Валька.
— Я не буду читать тебе лекцию по устройству Эхусов, — улыбнулся Михаил. — Хочешь честно? Сам ползаю, как младенец, да еще и с завязанными глазами. Строение организмов невероятно сложное, что у Эхусов, что у этих летучих крепостей. — Он кивнул в сторону размеренно дышащего Тхола. — Одно Маркус и компания угадали верно — для здорового почкования необходим катализатор. Они искали этот катализатор десятки лет, за это время Эхусы все сильнее дряхлели, выходили из строя, а отгадка, как это обычно случается, маячила перед носом. Катализатором должен быть человек. Биологический робот входит в симбиоз с человеком, условно назовем его «пастух». В другое время для исполнения лечебных функций биороботу требуется человек с иным молекулярным кодом — реаниматор. Эхусом может управлять почти каждый третий из членов этой полумифической Коллегии, а таким суперкораблем, как Тхол, — только обученный наездник. Ты видел, как они готовят ребенка? Он по несколько месяцев с колыбели спит в специальном коконе возле сердца корабля. Только тогда формируется грамотный симбиоз. Иногда я думаю, что за люди были те, кто сконструировали Тхолов? И люди ли вообще? Придумать такую иезуитскую хитрость, создать и заложить в человека код «кормильца», который активизируется лишь раз в несколько поколений, и главное — запустить механизм, который действует, вдумайся! — десятки тысяч лет! Они все чертовски прозорливо просчитали, эти древние островитяне. Они учли, что могут произойти войны и одичание населения, распад империи или что у них там было. В любом случае, даже абсолютно неподготовленные, забывшие все, потомки первых пастухов... да вот, вроде тебя, чего далеко ходить? — могли быстро освоиться с управлением. А твоя сестренка Анечка — случай еще более интересный. Молекулярная структура ее клеток закодирована таким образом, что корабль сразу реагирует.
— А откуда вы знаете, как он реагирует? Значит, вы были на борту?
— Увы! — развел руками Харченко. — Я передал Клавдию срез ее кожи и две пробы крови. Анализы брали, еще когда Анечка восстанавливалась после пулевого ранения.
— И что? Что сказал этот Клавдий? — У Старшего пересохло в горле. Жуликоватому эфэсбэшнику Сергею Сергеевичу верить не хотелось, но вот, прямо перед ним стоит человек, способный рассказать, наконец, правду о сестре.
— Да толком ничего не сказал, — отмахнулся Харченко, а сам незаметно подмигнул и, как бы невзначай взялся за карандаш. — Якобы что-то у них там внутри реагирует. Но это неточно, и на основании капли крови проверить невозможно.
Харченко спешно стучал карандашом.
«Американцы не знают. Кровь твоей сестры немедленно запустила приборы на рабочем посту навигатора, но ненадолго. Клавдий видел карту подводных маршрутов».
— Ладно, пойду я, вздремну, — Старший с деланным безразличием потянулся, спрятал в карман пакетик с тюбиком жидкого мыла и бритвенным станком. Дольше усидеть на месте после всего услышанного он не мог. — Пойду вздремну, если чего надо — толкните.
— Непременно, — пообещал Харченко. — Непременно толкну!
Омут времени
Анка проснулась с ощущением камня на сердце. Словно откуда-то издалека, из мрачных пустынных глубин, поднималось нечто отвратительное, бесформенное и тянулось к ней скользкими серыми губами.
Губы. Почему-то именно образ нечеловеческих, вытянутых губ остался с ней после пробуждения.
Когда Анка открыла глаза, на крюке, вбитом в просмоленный, закопченный потолок, все так же покачивался фонарь, потрескивали дрова в печи, гудел разогретый дымоход, а где-то далеко внизу колеса стучали о булыжник. За окошком вспыхивали вечерние звезды, воздух остыл и наполнился пряными травянистыми ароматами, слышались размеренное цоканье копыт и щелчки бича. Марии рядом не было, поскрипывала открытая дверь в коридор, и вообще, все куда-то подевались. Анка не смогла бы объяснить, откуда возникло гнетущее, тревожное чувство, ведь засыпала она, несмотря на все
Если не считать неприятного поведения Бернара. Если не считать леденящих воспоминаний о демоне на дороге и подводном жеребце, с которым она сама чуть было не ушла в реку. Тетя Берта, обстоятельно переговорив с ученейшим магистром и егерем, клятвенным образом заверила Анку, что в этой местности никакие жеребцы не водятся. С опасных окраин они выбрались в центральные, обжитые области Логриса. И вообще, карета надежно защищена, вокруг егеря с собаками, можно спать спокойно.
Спать спокойно Младшая больше не могла. Она выбралась в коридор и здесь обнаружила наездницу в компании с русским фэйри. Оба молчали, пристально вглядываясь в сумерки за окном. Дядя Саня приложил палец к губам, призывая к тишине, и поманил Анку к тому окошку, что выходило прямо над утыканной шипами будкой кучера.
Снаружи явно происходила какая-то чертовщина. Восемь лошадей исправно тащили карету, но две кареты с крестьянской снедью, доселе громыхавшие впереди, пропали. Анка помнила, что сквозь сон слышала скрип их колес и болтовню крестьян. Теперь впереди кареты магистра сходились две неприветливые лесные стены. Прямая широкая дорога обернулась извилистым узким коридором, каждые пятьдесят метров она сворачивала в густой чащобе, обзор напрочь исчез, мешая вознице держать прежний темп. Рядом с будкой кучера, в блестящей кольчуге и шлеме стоял на узкой площадке сам обер-егерь Брудо и держал в руке клетку с живой совой.
Но сильнее всего удивил Анку фомор. Он вышагивал впереди лошадей, опираясь на посох, а в свободной руке нес какой-то ящичек и периодически подносил его к уху.
— Мы заблудились? — шепотом спросила Анка.
— Нет, всего лишь съехали с Пыльной тропы.
— И что теперь? — по ногам пополз противный холодок. — Мы ее ищем?
Пыльная тропа — самое главное, это Анка хорошо усвоила. По подземной Англии бежит множество дорог, но Пыльная тропа выводит на юго-восток, к Священным рощам. А в Священных рощах живут друиды, которые могут построить Хрустальный мост через Ла-Манш. Если потерять тропу, то никогда не выйдешь на берег пролива, так уж тут все заколдовано.
— Тихо! — Саня снова приложил к губам палец. — В Блэкдаун иначе не попасть. Не шуми, егерь слушает время. Совсем недавно здесь прошла очень сильная воронка.
Младшая затихла. Лошади ступали вальяжно, спереди, по бортам кареты, и на оглоблях, освещая ближайшее пространство, ровно горели масляные светильники. Вокруг косматился совершенно дикий бурелом, иногда острые ветки цеплялись за борта, с противным скрежетом елозили по металлу. Дорога виляла, между кряжистых стволов не светился ни единый огонек, зато на небе начиналась форменная вакханалия. Сполохи лилового, фиолетового, сиреневого света пробегали, сталкивались между собой, то походя на настоящее, знакомое Младшей, северное сияние, то собираясь в жутковатые призрачные картины. Темный лес, окружающий карету, тоже освещался самым невероятным образом: тени плясали, рождая ощущение, что вдоль дороги крадутся великанские фигуры. Снова крутились по спирали две луны, снова вращался между ними Млечный путь, и, пересекая лунные диски, бесшумно спешили далекие птичьи стаи. Из чащи доносились протяжное кваканье, вздохи, иногда тишину разрывало далекое конское ржание, иногда кто-то ломился сквозь кусты. Однако егерь Брудо, по всей видимости, опасался совсем других примет. Он и ухом не повел, когда через дорогу, напугав лошадей, пробежало целое семейство кабанов. Фонари, укрепленные на толстых оглоблях, хоть и слабо, но позволяли вознице распознавать путь.
Проехали развилку, слева остался покрытый мхом столб с указателями. Строжайший магистр постоял возле столба, почесал длиннющей ручищей под шляпой, затем взобрался на козлы к обер-егерю и о чем-то с ним тихонько заговорил. Казалось, что оба напевают на языке Долины, не употребляя согласных и рычащих звуков. Младшей почудилось, что примыкавшая справа дорога взбегала на холм, и там по ней двигалось что-то белое, но корявые стволы тут же заслонили обзор. Воздух становился все холоднее, ветер порывами залетал в узкие окна, принося чужие горькие запахи. Раз Младшей привиделось, что по прогалине кто-то бежит параллельно карете, а на толстой ветке она совершенно отчетливо разглядела повешенного со свесившейся набок головой. Охряно-желтый свет луны упал на мертвеца, и стало очевидно, что это совсем не человек, и даже не фомор, потому что у длиннорукого магистра рук было все-таки только две, никак не больше. Младшая ойкнула, хотела позвать Марию, но мертвец уже исчез в переплетении ветвей.