Барраяр
Шрифт:
Капитан Вааген и доктор Генри в стерильных одеждах ждали по другую сторону операционного стола. Рядом с ними стоял переносной маточный репликатор – пластиково-металлическая емкость в полметра высотой, утыканная пультами управления и люками для доступа внутрь. Лампочки на его боках горели зеленым и янтарным светом. Очищенный, простерилизованный, с баллонами, заряженными кислородом и питательной жидкостью, готовый… Корделия смотрела на него с глубочайшим облегчением. Примитивное барраярское вынашивание на манер «назад к обезьянам» – не что иное, как
Хирург, доктор Риттер, оказался высоким смуглым мужчиной; его руки – сильные, уверенные – понравились Корделии с первого взгляда. Ее переложили на операционный стол, доктор Риттер успокаивающе улыбнулся.
– Все у вас хорошо.
«Конечно, у меня пока все хорошо – мы ведь еще не начали», – начала нервничать Корделия. Риттер был другом Ваагена, и тот насилу уговорил его, потеряв целый день на переговоры с более опытными врачами, которые решительно отказались браться за операцию.
Вааген так объяснил Корделии причину отказов:
– Что такое четверо верзил с дубинками в темном переулке?
– Что же?
– Комиссия из лордов-форов для расследования нарушений в медицинской практике. – Он расхохотался. Вааген был единственным, кто позволял себе в последние три дня шутить в ее присутствии, и за это Корделия готова была его обнять. Не исключено, что Вааген самый разумный и честный человек из всех, кого она встречала после Колонии Бета. Она была рада, что сейчас он рядом.
Врачи повернули Корделию на бок и прикоснулись к ее позвоночнику медпарализатором. Легкое покалывание – и замерзшие ступни вдруг стали теплыми. Ноги обмякли, как пустые мешки.
– Вы чувствуете? – спросил доктор Риттер.
– Чувствую что?
– Отлично.
Он кивнул медтехнику, и ее снова уложили на спину. Техник обнажил ее живот и включил поле стерилизатора. Хирург помял живот, проверяя показания головидеомониторов относительно точного положения плода.
– Вы уверены, что не хотели бы спать во время операции? – в последний раз спросил доктор Риттер.
– Нет, я хочу все видеть. Ведь рождается мой первый сын. – «А может, и мой единственный ребенок».
Он сдержано улыбнулся:
– Отважная девочка.
«Какая, к черту, девочка – я старше тебя».
Она понимала, что доктор предпочел бы иметь дело со спящей пациенткой. Однако это его заботы.
Доктор Риттер выпрямился и в последний раз осмотрел операционную, словно проверяя готовность – свою собственную, инструментов и персонала.
– Ну, давай, Риттер, дружище. Время не ждет, – произнес Вааген, нетерпеливо барабаня пальцами. Его тон был странным: к искреннему дружескому поощрению примешивались какие-то садистские нотки. – Мои сканеры показывают, что уже начался распад костной ткани. Если разрушения зайдут слишком далеко, то потом и чинить будет нечего. Режь сейчас, а то будешь локти кусать.
– Сам грызи
Давние друзья, удовлетворенно решила Корделия. Хирург поднял руки, глубоко вздохнул, взялся за виброскальпель и сделал первый длинный надрез. Медтехник тут же повторил его движение, перекрывая кровеносные сосуды хирургическим тяговым лучом. Крови пролилось не больше, чем от легкой царапины; Корделия ощущала надавливание, но не боль.
Перенос плаценты гораздо сложнее, чем кесарево сечение. С помощью химических средств и гормонов нежную плаценту надо как бы убедить отделиться от богатой кровеносными сосудами стенки матки и при этом повредить как можно меньше крошечных волосков. Затем между плацентой и стенкой матки надо ввести прокладку репликатора и вновь заставить волоски плаценты хотя бы частично реинтегрироваться в новую матрицу. И уже тогда все это можно извлечь из живого тела матери, поместив в репликатор. Чем больше срок беременности, тем труднее совершить такой перенос.
Пуповина, соединяющая плаценту с ребенком, находится под контролем, и при необходимости в нее можно вводить лекарства или кислородно-питательные растворы. В Колонии Бета это ловко сделал бы миниатюрный приборчик – здесь же наготове стоял обеспокоенный медтехник. Он начал заливать прозрачный ярко-желтый раствор в матку. Раствор, заполнив тело матки, стал вытекать по бокам Корделии в таз под операционным столом. Теперь хирург работал в прямом смысле под водой. Да уж, перенос плаценты – операция малоприятная.
– Прокладку, – негромко приказал хирург, и Вааген с Генри подвезли маточный репликатор поближе и протянули от него трубки с губчатой прокладкой. Хирург бесконечно долго что-то делал с помощью крошечного тягового луча; рук его Корделия не видела, как ни скашивала глаза, пытаясь заглянуть через свою грудь и округлившийся – так мало округлившийся! – живот. Ее била дрожь. По лбу хирурга стекали капли пота.
– Доктор… – Техник показал что-то на мониторе.
– Угу, – отозвался Риттер, бросив взгляд на экран, и снова принялся за работу. Каждый делал свое дело. Техники о чем-то тихо переговаривались, Вааген с Генри что-то вершили: хладнокровные, умелые, внушающие надежду…
Чуть розовая жидкость, сбегающая в таз, вдруг превратилась в ярко-алый стремительно пульсирующий поток.
– Зажать, – приказал хирург.
Корделия мельком увидела под пленкой крошечные ручки, ножки, влажную темноволосую головенку… Существо, извивавшееся сейчас в затянутых в перчатки руках хирурга, было не больше котенка.
– Вааген! Бери сию минуту, если не передумал! – рявкнул Риттер.
Вааген запустил руки в ее живот – и… темные вихри закружили Корделию. Голова вдруг мучительно заболела. Из глаз брызнули искры… Темнота обступила и поглотила ее. Последнее, что она слышала, был пронизанный отчаянием шепот хирурга: