Барышня-крестьянка

Житинский Александр Николаевич

– Да что ж в этом нехорошего, милая Акулина?! Поверь, ничего дурного я и в мыслях не имею!..

– Нет, барин, тайное всегда грех, потом непременно каяться придется. Не дай Бог, кто узнает – барин с крестьянкою встречается! И тебе не сдобровать, а уж мне… – девушка безнадежно махнула рукой и пошла прочь.

– Постой, не спеши… – Алексей догнал ее, подвел к пеньку, усадил. – Теперь выслушай меня… Такой девушки, как ты, я еще никогда не встречал, Господь свидетель. Это он мне тебя послал! И я заверяю его и тебя в

полной невинности моих желаний!.. Я обещаю никогда не подать тебе и малого повода к раскаянию! Буду повиноваться тебе во всем. – Он говорил языком истинной страсти и в эту минуту был точно влюблен, – только не лишай меня единственной отныне отрады: видеться с тобою наедине, хотя бы через день, хотя бы дважды в неделю!..

Лиза выслушала его и покачала головой:

– Сегодня – последний раз…

– Никогда не говори – последний раз! Не нам решать – какой раз последний, а какой нет, – возразил Алексей.

Лиза долго молча смотрела на него.

Собака Берестова натягивала поводок, хотела быть рядом, сгорая от любопытства.

– Дай мне слово, – сказала она наконец, – что ты никогда не будешь искать меня в деревне или расспрашивать обо мне. Дай мне слово не искать других со мной свиданий, кроме тех, что я сама назначу.

– Клянусь Святой Пятницей! – охотно поклялся Алексей.

– Мне не нужно клятвы, – сказала Лиза. – Довольно одного твоего обещания.

Они отвязали пса и пошли по лесу, взявшись за руки, как дети.

Вот они вошли в темный ельник, поросший снизу густым высоким папоротником. В широких узорчатых листах мелькали их головы. Стелились под ноги брусничные заросли, сверкали бусинки зрелых ягод. Иногда попадался гриб. Алексей указывал на него, а Лиза срывала и опускала в свой кузовок. Они говорили о чем-то, только им ведомом, но слышно было лишь пение птиц да музыкулеса.

Из ельника вышли на поляну, окруженную кустами малины, и принялись есть ягоды, смеясь. Алексей наклонял ветку, обсыпанную малиной, а Лиза зубами срывала ягоды. А то Лиза подавала ему ягодку на ладошке, и Алексей брал ее губами.

Так они пришли на край леса и остановились.

– Ну, мне пора, – сказала Лиза.

– Уже? – огляделся, приходя в себя, Алексей.

Они стояли друг против друга, не в силах разойтись.

– А ты, барин, надолго ли в наши места? – спросила Лиза.

– Не знаю пока, – ответил Алексей. – Я прошусь у батюшки в военную службу, да он не пускает. Не жалует нынешнихвоенных. А в статской службе я смысла не вижу.

– И кем ты хочешь воевать?

– Гусаром… – развернул плечи Алексей.

– Гусары все ветреники, сказывают…

– Это кто же тебе сказал? Твоя барышня? Не верь ей!

Они помолчали. Лица их неодолимо тянулись навстречу друг другу… Лиза опомнилась первой, решительно отступила.

– Помни свое обещанье, барин, – сказала она, повернулась и пошла через поле, не разбирая

дороги. Собака заметалась между ними, то убегая к Лизе, то возвращаясь к хозяину, наконец, сделала выбор, прижалась к ноге барина и задрала голову, ожидая приказаний.

Отойдя далеко, Лиза все-таки оглянулась.

Барин и собака все еще стояли на краю леса, глядя ей вслед…

…В полумраке конюшни откуда-то сверху слышались неясные шорохи и сдавленный смех.

– Настя, ты здесь?.. – шепотом позвала Лиза.

Прислушалась – полная тишина. Только кони вздыхали да стучали копытами. И мотали укоризненно головами.

Половину конюшни занимал высокий сеновал, к которому была приставлена лестница. Наверху сеновала снова послышалась возня, и опять все смолкло…

Лиза решительно подошла к лестнице.

– Настасья, ты здесь, я слышу! – вполголоса сказала она, подняв голову кверху, и только поставила ногу на ступеньку, как по сену кубарем скатилась расхристанная Настя.

– Опять, что ли, заснула? – спросила Лиза.

– Ну, так… спала, ага… – тяжело дыша и оправляя юбку, доложила Настя. В словах ее сквозила досада.

– Давай скорей! – приказала Лиза.

Настя взяла припрятанный узелок с одеждой и стала помогать барышне переодеваться.

– Настя! – вдруг замерла Лиза, прижав руки к груди. – Настя, я влюблена! – возвышенно-горьким тоном произнесла она.

– Ну и хорошо, – здраво кивнула Настя. – Чего хотели, на то и налетели.

– И он влюблен, Настя! – еще возвышеннее, еще горше сказала Лиза.

– Вот уж не поверю! С чего взяли?

– Он мне все время твердил «же ву зем», думая, что я не понимаю! Я ему накрепко приказала про любовь не говорить, так он по-французски! Понимаешь? – блестя глазами, живо объяснила Лиза, торопливо одеваясь.

– «Жавузем»? Чего это? – спросила Настя.

– «Я вас люблю», по-французски!.. Ох, Настя, что ж нам делать? Вот куда я сама себя завела. Теперь не отступить. Признаться ему – стыдно, да и семейства наши враждуют, придется расстаться… Хотя я для него – крестьянка, серьезных намерений у него быть не может… Признаться, я хотела бы, очень хотела бы увидеть барина на коленях перед дочерью сельского кузнеца с предложением руки и сердца!.. – Она даже глаза прищурила от этой романтически-мстительной мечты.

Настя украдкой поглядела наверх. Там, едва приметный за сеном, таращил любопытные глаза пастух Трофим. Настя погрозила ему, а Лиза даже и не заметила ее странного поведения, увлеченная своими мечтаниями.

– «Же ву зем», понимаешь? «Же – ву – зем»!! – повторяя эти слова и счастливо смеясь, Лиза выбежала из конюшни. Настя посмотрела ей вслед, вздохнула, но следом не пошла, а подобрала юбку и снова взлезла на сеновал. Там ее поджидал Трофим, возлежащий на сене в рубахе с распахнутым воротом.