Баши-Ачук

Церетели Акакий

Хан, как ужаленный, вскочил с тахты и завопил в ярости:

— Абдушахиль, Абдушахиль! Тимсал, перепугавшись, забилась в угол.

В комнату вбежал пожилой военачальник и доложил хану, что Абдушахиль болей: я, дескать, сегодня его заменяю.

— Все равно! Ты — так ты! — воскликнул хан срывающимся от ярости голосом. — Возьми конный отряд, и отправляйтесь сейчас же. Окружите Шуамтийский монастырь. Сравняйте его с землею! Обратите в прах! И чтоб не было пощады ни старикам, ни молодым! Приказываю обесчестить всех, кто попадется, тут

же, открыто, а потом рубите их на куски. Отберите для меня только самых красивых и приведите сюда. Отправляйся немедленно!

Военачальник поспешно вышел. Перепуганная насмерть старуха последовала за ним, а хан, скрежеща зубами, бормотал про себя:

— Изменять! Обманывать! Я вам покажу!

На рассвете, во время заутрени, отчаянные вопли и рыдания огласили вдруг Шуамтийский монастырь. Персы, ворвавшись в обитель, принялись истреблять беспомощных, беззащитных женщин. Одни в поисках спасения прыгали с высокой ограды, другие, чтобы избежать бесчестья, кидались вниз со скалы, третьи, опозоренные, тут же накладывали на себя руки. А тех, кто остался в живых, беспощадно рубили озверевшие насильники.

Начальник отряда выволок во двор еще одну юную девушку; растрепанная, растерзанная, она едва дышала от страха. Начальник посадил ее на плоский камень под липой.

— Не бойся, очнись, тебя никто не тронет!

— Чего ты медлишь? Убей меня — и конец! Вы загубили столько невинных душ, к чему же оставлять меня в живых? — рыдая, воскликнула девушка.

— Ты обязана этим своей красоте. Она-то тебя и спасла. Я доставлю тебя великому хану. Кто знает, какая ожидает тебя судьба! С такой красотой, может статься, попадешь вдруг в жены солнцеподобного шаха!

Девушку объял ужас, она задрожала всем телом. А перс, уверенный, что красавица вне себя от радости, сказал ей со смехом:

— Если мое пророчество сбудется, смотри не забудь обо мне!

Девушка собрала все свои силы и с притворным спокойствием ответила:

— Сбудется или не сбудется, кто знает, но я хочу сегодня же вознаградить тебя за то, что ты спас мне жизнь. Я подарю тебе талисман, с ним не страшны ни пуля, ни шашка!

Перс с удивлением взглянул на нее и снова улыбнулся:

— Если у грузин есть такой талисман, почему вы о себе не позаботились? Разве вам самим жизнь не дорога?

— А кто сказал, что мы не пользуемся? Если бы не этот талисман, как могли бы грузины выжить среди стольких бедствий? С незапамятных времен бесчисленное множество врагов терзает наш маленький, с горсточку, народ. Но мы, слава богу, отбиваемся от них, и там, где падает сто или двести врагов, погибают всего один или два грузина, не больше, — и только те, над кем бессилен талисман. Ты думаешь, меня спасла сегодня моя красота? Нет, меня избавил от гибели этот1 талисман! — Девушка сняла с шеи обшитую кожей ладонку с частицей мощей, с которой никогда не расставалась, и показала ее персу.

Воин взглянул на ладонку и отступил на шаг… Помолчав, он спросил:

— Но ведь талисман был и у других, почему же он спас только тебя?

— Тому виной простая случайность: я заснула не поужинав, а другие отужинали, талисман же сохраняет силу, только если человек постится.

Перс с сомнением покачал головой.

— Не веришь? Давай испытаем на деле! — убеждала его девушка. — Чего же проще! Возьми повесь себе на грудь, а мне дай свою шашку, я полосну тебя что есть силы, — и увидишь, шашка тебя даже не оцарапает!

Перс усмехнулся.

— Еще что придумала! А вдруг случайно возьмет да разрежет?! Хм… К тому же я вчера поужинал до отвала! Да и не так я молод, чтобы ты могла меня провести, давно уже сменил молочные зубы!

— Думаешь, обманываю? Сомневаешься? Так попробуй на мне: ударь что есть мочи, не жалей, — увидишь, твоя шашка рассечет только платье.

Девушка прилегла на камень, положила ладонку себе на грудь; перс хотел испытать ее, вынул шашку из ножон, размахнулся, — но девушка даже не дрогнула, только промолвила, усмехнувшись:

— Я же сказала, что шашка твоя не причинит мне никакого вреда.

Перс убедился, что девушка не шутит; горя желанием овладеть чудесным талисманом, он снова замахнулся что есть силы… — разрубленная надвое девушка свалилась на землю.

Вздрогнул обманутый воин, хлопнул себя по лбу:

— Одурачила меня, несчастная!

Он сокрушенно покачал головой, кинул растерянный взгляд на бездыханное тело и, сунув клинок в ножны, двинулся дальше.

В эту минуту над разоренным и поруганным монастырем, полыхая, взметнулось к небу необычайной силы пламя…

Когда весть об этом горестном событии долетела до Телави и окрестных селений, люди взволновались до глубины души. Но кто дерзнул бы открыто выразить свою скорбь?..

Только враги и предатели Грузии не печалились и, разумеется, ликовали неверные, — за исключением одного: узнав о. том, что произошло, человек этот как безумный вскочил на коня и помчался в Шуамта. Это был Абдушахиль.

Подъехав, он увидел сгоревший дотла монастырь; кругом было безлюдно, царила могильная тишина.

Глубокая печаль овладела Абдушахилем, и впервые в душе его мелькнуло сомнение: «Аллах, аллах, неужели тебе и в самом деле нужны такие жертвы? И что за доблесть истреблять беспомощных, беззащитных женщин и детей?

Христиане этого не делают… Даже разбойники и то избегают. За эти два-три года не счесть, сколько семей они разорили, и магометан и своих же грузин, — но разве кто-нибудь позволил себе тронуть беззащитных детей и женщин?» Погруженный в эти размышления, Абдушахиль миновал просторный монастырский двор и остановился вдруг возле липы: взгляд его упал на мертвое тело девушки. Абдушахиль вскрикнул страшным голосом, зашатался и упал бы, если б не прислонился к дереву. Долго стоял он безмолвно. Наконец, пришел в себя и, не отрывая взгляда от покойницы, произнес с отчаянием: