Башмак Эмпедокла
Шрифт:
В это мгновение раздался оглушительный взрыв, словно взорвался телевизор, на экране которого разваливался самолет, во все стороны летели обломки, наконец рассеивался дым, и на земле из-под кучи трупов выкарабкивался, блистая зубным протезом, сам Померещенский и произносил своим лирически-поставленным голосом: оЛетайте только самолетами!п Когда-то я очень пугался при появлении этой рекламы, безусловно не я один, но потом была проведена успешная разъяснительная работа, всех удалось убедить, что хорошая реклама вовсе не должна действовать на кору головного мозга, а только на подкорку, потому она и достигает своего, несмотря на первичное отвращение неопытного обывателя. Успел ли я переключиться с подкорки на кору, но я опять увидел сияющего Померещенского и Митю с телефонной трубкой в руке:
– сообщил Митя.
– Алло, говорите, вы в эфире!
– Я в эфире? У меня вопрос: что было раньше отснято, реклама воздухоплавания или ваше интервью, то есть, я бы хотел узнать, действительно ли жив Померещенский?
– Жив, жив, мы сейчас его спросим, и он даже заговорит - вот вы, - он обратился к живому, - вот вы во всех областях искусства, даже бессловесных, сказали свое слово. Что такое для вас постсовременное искусство?
– Постсовременное искусство? Вообще говоря, постсовременное искусство также отличается от современного, как жизнь после жизни отличается от жизни. Ближе всего к этому видеоклип, ну, например, - двое поют, вернее, за них поют, а они ездят вдвоем на велосипеде-тандеме, крутят педали в разные стороны, но едут все-таки в одну по этакой клетчатой спирали, вроде развертки шахматной доски, протянутой в облака над Гималаями, а вокруг шахматные фигуры, уступая место поющему велосипеду, разбегаются в разные стороны и выскакивают друг из друга как матрешки, танцуют и в то же время навязывают друг дружке кровавые восточные единоборства, на них падает белый снег сверху, а снизу их хватают за уже отсутствующие ноги, изрыгая огонь и пепел, морские чудовища, всплывающие вместе с океаном, пока все вместе не проваливаются в квадрат Е4, и песня, в которой были, разумеется, всякие слова, проваливается тоже.
– Я тащусь, - откликнулся Митя, - а то все фигню нам продают за клипы, да и пипл тащится, я думаю!
– Кто? Куда тащится? Какой пипл?
– выдал в себе человека старой закваски представитель посткультуры.
– Какой пипл?
– отреагировал Митя, - да наш, построссийский. Я бы попытался определить вашими словами: пипл, это до предела демократизированный народ, сплоченный вокруг видеоклипа, который нас тащит в светлое настоящее. А вот что у нас будет после видеоклипа, что-нибудь его переплюнет, а, вопрос на засыпку?
– Что будет?
– Померещенский не моргнул глазом.
– Будет видеоклимакс!
Я зажмурился и зажал уши, по моим впечатанным в подкорку расчетам должен был сотрясти эфир очередной рекламный взрыв, но я, видимо, просчитался. Митя изображал полный экстаз, но тут снова звякнул телефон.
– Говорите!
– скомандовал Митя, и голос из трубки попросил, не может ли лауреат исполнить свой знаменитый шлягер - Волга, Волга, мать родная...: - Ах, так это вы написали, - возник Митя.
– Так вы нам споете?
– Я мог бы и спеть, но не хочу, не настроен. К тому же, если честно говорить, не все народные песни написаны мною. Хотя и посвящена эта пенся предку моему Стеньке Разину...
– О-о-о!
– почти запел Митя.
– Вы же пра-пра-кто-то знаменитому русскому народному разбойнику. В этой связи - что вы думаете о нашем криминальном мире? Может ли внук сегодняшнего российского мафиози стать большим русским поэтом?
– Молодой человек!
– осадил его большой поэт.
– Во-первых, Разин в отличие от всякого сброда был интеллигентным человеком. Да-да! Он говорил чуть ли не на десяти языках, и по-персидски, а с матерью, турчанкой - по-турецки, он и на Соловки к святым старцам ездил. И разбой, как истинно народный промысел, - это во-вторых, еще ждет своего Разина. И что касается российских мафиози, то это больше по вашей части, вы же интервьюируете нынешних знаменитостей...
Митя поспешил сменить тему разговора:
– Я понимаю, это у вас наследственное, болеть за Россию. Что бы сказали вы о России, - Митя незаметно покосился на часы.
– Россия - это опиум для народа, - ошарашил зрителей потомок разбойника, - можно даже сказать, опиум для разных народов. Но теперь у каждого народа свой собственный опиум.
– Как вы так можете говорить о свободе!
– возмутился Митя и постучал пальчиком по циферблату часов.
–
– Причем здесь свобода, свобода - это простое желание, содержащее в себе возможность исполнения. А опиумная война, она и так идет, причем в так называемых лучших умах, война симметричных структур вроде Восток -Запад, только увеличивающих хаос своим затянувшимся противостоянием, а уж как велик вклад поэтов и мыслителей в это противостояние, - вития витийствовал, не обращая внимания на Митю, постукивающего по часам: - Россия - это необходимый оптимум хаоса, который уравновешивает Запад с его порядком, скажем так, положительным, и восток, с его порядком, скажем так, отрицательным. А неблагодарная Европа никак не возьмет этого в толк. И мы хотели надеть эту Европу себе на голову, как наполеоновскую треуголку, думая, что от этого станем европейски образованными. А Европа всегда была готова сесть на нас, как на ночной горшок, не рассчитывая на такое будущее, когда и ей придется примерять нас на свою голову!
Митя постучал уже не по часам, а по своей голове, отчего вития речь свою остановил, дав Мите возможность успеть задать еще вопрос:
– Вот вы говорите, как поете, а ведь вы же утверждали, что с развитием очевидного, то есть визуального языка, речь постепенно утратит свое значение?
– Ну да, я же писал об этом: Я последний поэт электронной деревни! Мы и видим сегодня, как язык все больше отстает от искусства, от культуры вообще, а потом надобность в нем отпадет, зачем он, когда можно будет общаться, рассматривая совместно один и тот же видеоклип...
– Я согласен, - согласился поспешно Митя, - пусть даже прогресс лишит меня моей работы, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, как же совсем без слов?
– Да просто слова будут не те и не так применяться! Ну, мои-то слова все равно останутся. Ведь известно, что все есть текст, надо только во всем найти такое разложение, чтобы получились буквы этого текста, потом эти буквы можно будет так складывать, чтобы получался опять-таки новый текст, его надо складывать в уме так, чтобы ум был доволен, а чтобы этот процесс совпадал с очевидностью, то есть с визуальностью, то будут уже не говорить, а только петь, мы на пути к этому! И еще как петь! Ведь когда все поют, то никому в отдельности не будет стыдно за то, что он не умеет петь, и это отнюдь не пение хором, а каждый при этом держится за свою идентичность и поддерживает свой имидж. К тому же исчезновение стыда разовьет нам еще недоступные глубины подсознательного!
И тут Митя, хватившись, пожалел, что лауреат так и не спел ничего, поблагодарил за содержательную беседу, пообещав в следующий раз интервью с человеком, который согласился быть снежным, если интервью будет эксклюзивное, а лауреат поймал со стола огромной пятерней Золотого Мотылька и исчез с экрана. Я снова обратился к газете, где вычитал, что еще до телевизионной беседы лауреат общался с японским радио (почему не чайная церемония?), где его пытали о влиянии дзен-буддизма на российскую прозу, поэзию и экономику. Померещенский доложил, что дзен пустил в России глубокие корни еще в незапамятные времена, о чем говорит старинная поговорка: слышал дзен, да не знает, где он! К сожалению, последующие поколения заменили дзен на звон, хотя почему к сожалению, возможно, российский звон и есть дзен. Беда в том, что стали понимать не скрытый, мистический смысл, а действительно звон, отчего в России произошли необратимые неприятности, когда колокола переливали на пушки, ибо глухая публика переставала слушать волшебный звон. При сем поэт попросил тишины, после чего заслышался легкий звон, и поэт объяснил, что он пощелкивает пальцем по Золотому Мотыльку. И тут он поведал о своем паломничестве на священную гору Фудзи-Яма, ибо был ему знак, что между ямой Фудзи и кратером Этны должно быть глубинное сообщение. Ему одному было явлено, как это установить, и он получил-таки возможность удостовериться в этом: на вершине Фудзи он обнаружил второй башмак Эмпедокла! Как же выглядят башмаки Эмпедокла, заинтересовалась японская сторона. Померещенский засмеялся, посетовал, что башмаки нельзя передать по радио, и посоветовал обратить внимание на известную картину Ван Гона, где изображены похожие башмаки.